— А Настя знала об этом? — тихо спросил Адмир.
— Конечно, — с готовностью ответил Григорий. — Она маме во всём помогала.
Адмир поднял бровь и кинул взгляд в окно на племянницу, которая носилась по двору с Вагнером. Не Настя, а шкатулка с секретами.
— Степан тот ещё болван был, но Бэлла во всём его поддерживала. Всегда рядом, всегда спокойная, тихая, улыбчивая… Но если что-то было неправильно, она могла так обрезать. Одним словом, одним взглядом. Может, поэтому и Стёпкины родичи её не любили. Что мать его, что сёстры. — Он помолчал и добавил: — Бэлла Башировна ничего не понимала в машинах, в отличие от Насти, которая и рано за руль села, и отцу помогала иногда. Понятно, что в моторах не рылась — мужики её близко к ямам не подпускали, но все стенды, все панели она как обезьянка облазила. И всё тарахтела на разных языках. Родители её любили..
— Да уж, — усмехнулся Адмир. — Так любили, что оставили девочку ни с чем.
— Я знаю, — чуть виновато пробормотал Григорий. — Но кто же знал, что Бабалка на убийство пойдёт? Он, кажется, всё это время в страхе живёт. Пить стал, везде ему кто-то мерещится, по ночам выходить из дома боится. А как-то напился да и рассказал всё как было. И как к Бэлле клинья подбивал, а она ему пощёчин надавала, как мешал Степану работать — то щитки горели, то вода отключалась. Всё объединиться мечтал и Степана подмять под себя. Мало было, всё захапать хотел, напугать решил, а оно вон как вышло. И мастерская сгорела, и людей сгубил…
Григорий с тоской посмотрел на стены дома и глубоко вздохнул:
— Я после этого сразу ушёл, не могу с ним рядом находиться. Дома в гараже сам ковыряюсь, мужики, что к Степану ходили, ко мне стали свои машины пригонять. Я думал, что Бабалка в позу встанет, а он молчит, только крестится и глаза прячет, в церковь повадился ходить чуть ли не через день. Вот такие дела. Что делать-то со всем этим?
— А доказательства у вас есть? — вступил в разговор Ветреный. — Чтобы обвинить человека в убийстве, пусть и по неосторожности, надо крепкие доказательства иметь.
Григорий покачал головой и пожал плечами. Тогда он не сообразил, что разговор или его обрывки можно записать, а потом уже поздно было.
— Можно, конечно, вызвать его на откровение, да только так недолго и с ума свести. Да и Настя не пойдёт на такое, — задумчиво проговорил Кайтуков.
Ветреный внимательно посмотрел на Адмира, прищурился и приподнял бровь:
— А пугать его ни к чему. Его бы в церкви застать, а, Адмир?
— Думаешь?
— Уверен! А Настюше и говорить ничего не надо, нечего девочку травмировать — она вон только отошла немного. Пусть он её только увидит, а там и посмотрим. Но отцу Владимиру рассказать придётся, чтобы для него шоком не стало признание. А там уж и полицию можно подключить.
Но отец Владимир всё решил по-своему. Вечером того же дня присутствующие в храме Адмир и Александр наблюдали, как он поманил рьяно молящегося мужчину к себе и строго что-то спросил. Бабалка опустил голову и сцепил руки за спиной, будто боялся прикоснуться к одеянию священника. И в этот момент дверь в храм медленно отворилась и в свете заходящего солнца в её проёме показалась женская фигура. Девушка, вошедшая в храм, совершенно не походила на Бэллу и Настю, но её появление было последней каплей в хаосе мыслей и чувств совершившего страшное преступление. Он упал на колени и страшным шёпотом рассказал всё молчащему настоятелю, после чего забился в угол и начал что-то кричать о наказании, указывая рукой на потемневшую икону Богородицы. Отец Владимир всё так же молча перекрестился и кивнул Кайтукову, который сначала позвонил в больницу, а потом и в полицию.
Когда несопротивляющегося Бабалку увезла медицинская машина, отец Владимир подошёл к мужчинам и тихо заметил:
— Нехорошо получилось, не по-христиански.
— Думаю, отец Владимир, что ваш вопрос просто подтолкнул его к пропасти сумасшествия. Но рано или поздно это должно было свершиться. Он бы не выдержал того напряжения, в котором жил весь этот год. А с другой стороны — справедливость восторжествовала. Как ни крути, а он совершил страшное преступление. И всё из корысти. — Александр поднял голову к расписному потолку и закончил: — Зато теперь Настя, возможно, сможет жить дальше без чувства вины, которое медленно, но верно съедало её изнутри.
Отец Владимир что-то прошептал и попрощался со своими гостями. Он ещё долго будет просить Всевышнего вернуть разум несчастному сумасшедшему, но и родные Насти были правы — такое страшное преступление не должно быть забытым, а наказание за него не имеет срока давности.