Я сжимаю землю в кулак, сдерживаясь изо всех сил.
Он протягивает руку и поглаживает меня по плечу, а затем встает, хрустя коленями.
– Ладно, малышка, я, пожалуй, пойду. Что здесь будет?
Я не сразу понимаю, что он имеет в виду.
– Цветы, – бормочу я, после чего меняю свое решение. – Нет. Я еще не решила.
– Хорошо. Подумай насчет завтра, – говорит он по пути в дом.
Когда злость утихает, я вытаскиваю руку из земли и отряхиваю ее. Маленькие комочки грязи попадают на капусту. Я наклоняюсь, чтобы смахнуть ее, понимая, что кочаны больше, чем показались мне сначала. Если они продолжат в том же духе, то созреют к Халоа вовремя.
Я возвращаюсь к проделанной мной дыре в земле и размышляю, каково было бы в нее забраться.
Энтропия
Я ожидаю, что не смогу сомкнуть глаз этой ночью, поэтому краду одну таблетку снотворного из запасов, что Мерри привезла из своего последнего визита в Америку. И стараюсь вырубиться до того, как родители вернутся с протесиса.
Не получается.
Стены в нашем доме слишком тонкие, и я слышу каждое слово, которое они говорят друг другу в ванной, пока чистят зубы. Папа настаивает на том, что я должна пойти на похороны, потому что мне явно нужно попрощаться. А Мерри не соглашается, считает, что мне нужно только время.
– Ей нужно нечто большее, чем время, – отвечает отец.
Я сажусь, напряженно вслушиваясь в их разговор.
– Это что же?
– Не знаю. Возможно, какая-то грамотная помощь. Она так злится в последнее время. Видела бы ты ее сегодня. Гнев волнами исходил от нее. Я практически чувствовал его на своей коже.
– Ее парень изменил ей с лучшей подругой. Еще бы она не злилась, – заявляет Мерри.
Я чувствую прилив благодарности, который отец иссушает своим ответом:
– Это не похоже на Кори. Она всегда была миролюбивой. А теперь кричит на людей по телефону и хлопает дверьми.
– Она единожды крикнула в телефон. И, если честно, Кори целую вечность ждала эту сетку, а люди просто морочат ей голову. Если у них нет товара, надо вернуть деньги.
– Мне никогда раньше не приходилось слышать, чтобы она говорила с людьми в таком тоне. А на прошлой неделе сказала Келли Мартин отвалить, хотя та просто поинтересовалась, как у нее дела. Мне до сих пор стыдно.
– По правде говоря, Крейг, Келли Мартин и впрямь стоит отвалить. Любопытная Варвара.
Я тихонько смеюсь в темноте и пропускаю ответ отца.
– Кори подросток, – отвечает Мерри, и, несмотря на мою любовь к ней, я не могу не закатить глаза, когда она добавляет: – Эмоциональные качели – это часть взросления.
– Я только… – Папа умолкает, и у меня екает сердце. Мне приходится прижаться к стене, чтобы расслышать следующие слова. И он продолжает мягким и тихим голосом: – Я переживаю, что если она не справится с этим, то попадет в серьезные неприятности. Погрузится во тьму, из которой не сможет выбраться.
– Ты перегибаешь. Это все та же Кори, которая не перенесла внезапной трансплантации личности. Она по-прежнему предпочитает садоводство и не пускается во все тяжкие. Девочка скорбит, справляется с болью своими силами. И смерть Бри, увы, не поможет ее исцелению.
– Я знаю. Просто не хочу, чтобы ситуация обострилась до такой степени, что ей понадобится помощь, которую не так-то просто получить на Острове. Ты читала о подростках и их ментальном здоровье…
– Я не думаю, что у Кори нервное расстройство. Но мы будем присматривать за ней. Договорились? Все будет хорошо. Она чудесный ребенок.
– Будем надеяться.
Они продолжают тихо препираться, прикрывая за собой дверь спальни.
Я ложусь обратно, сворачиваясь калачиком, а мой желудок затягивается в узел. Я тоже не думаю, что у меня нервное расстройство. У меня то, что случается, когда тебе вырывает и топчет сердце тот единственный человек, который обещал этого никогда-никогда не делать. Когда твой мир переворачивается с ног на голову.
Я перекатываюсь на спину, складываю руки на животе и закрываю глаза. Делаю глубокий вдох, словно на медитации, и пытаюсь представить лес. Что-то безмятежное и успокаивающее. Море или озеро…
Нет.
Потому что тогда я начну думать о Бри, лежащей сейчас, должно быть, в такой же позе в гробу на другом конце города.
Интересно, как она выглядит. Говорят, мертвецы выглядят мирно, как будто просто крепко спят, но когда мы ходили с Бри на похороны ее бабушки, то миссис Давмьюр не показалась мне ни мирной, ни тем более спящей. Она выглядела мертвой: все, что делало ее собой, исчезло. Она больше не была бабушкой Бри – лишь пустой оболочкой.
На меня накатывает волна паники, когда я понимаю, что не могу вспомнить, как выглядела Бри при жизни: все мои мысленные образы бывшей подруги обезображены воспоминаниями об ее мертвом теле в озере.