У меня на работе был очень странный доцент. Нам в институт периодически поставлялись приборы, и я их распределяла по лабораториям. Бывало, предложу ему что-нибудь приличное, а он выламываться начинал, чтобы я его упрашивала, хотя прибор ему очень требовался. Первое время я удивлялась его манере, но уговаривала, но как-то рассердилась и решила проучить. Не нравится, не надо. При нашем-то дефиците другие с радостью возьмут. Как говорится: с руками и ногами оторвут. Такое происходило не раз, но доцент так и не преодолел себя. Потом выпрашивал эти приборы у других преподавателей во временное пользование, но не сдавался. Абсолютно не логичное поведение неглупого человека. Вот и Федя такой. То ли не хочет, то ли не может просить прощения? Не пойму, он сам придумал этот способ общения, мама ли внушила или он уже сидел в его подкорке?»
«Одни грубят, потом извиняются, другие губят женам здоровье, потом их лечат. А некоторые ни того, ни другого не хотят делать. И неизвестно, что хуже. Один мой знакомый признает свои ошибки с обезоруживающей откровенностью, но это нисколько не мешает ему продолжать творить безобразия», – рассказала я Эмме. И тут же думала о другом: «Моя линия жизни похожа на пилу. Я сама ее выстроила своим несдержанным характером. У Лены она как синусоида малой амплитуды с двумя мощными отрицательными всплесками. Но у нее наблюдается раздвоение и несовпадение графиков карьерного роста и личного счастья. А какую картину представляет собой линия жизни Эммы?»
«Обидно. За что я плачу столь непомерную цену? Я разучилась улыбаться, мои глаза утратили блеск, я превратилась в мумию».
«За всё, что мы любим, приходится платить. Но обиды длиной в целую жизнь? Это неправильно! Разве есть такие печали, чтобы вовсе перестать радоваться? Никакой мужчина не стоит такой жертвы. Не улыбаться противоестественно, чуждо самой Природе. Даже травинки после дождя улыбаются капельками дождя, – возмущалась я. – Желание и умение радоваться заложено в человеке».
Аня недоверчиво покосилась на Инну. Такой она ее не знала. «По поступкам не скажешь. Хотя порой…»
– А Эмма опять мне жаловалась:
«Ну, были бы моложе, красивей или умнее меня, а то ведь каракатицы с интеллектом в зародышевом состоянии, противно вспоминать, одна хуже другой. Я могла бы понять, если бы его окружали талантливые, независимые женщины. Но такие особы не позволяют себе унижения быть в «стаде» любовниц. Уж не знаю, в каких совершенствах состязаются его «дамы». Если только в хитрости, в нахрапистости и подлости? А он еще и бравирует, аплодирует собственной безвкусице. Это далеко выходит за пределы моего понимания».
«Наверное, это вопрос индивидуальной мотивации, – осторожно предположила я. – У меня был знакомый, так он шастал по замужним дамам после сорока не потому, что они были в его вкусе, просто боялся опутать себя «неугодными наследниками» и требованиями узаконить отношения. А другой – умница, интеллектуал! – постоянно попадал в лапы темным, грубым бабищам. Притяжение противоположностей? Ужас!»
«Я мечтала об особом духе открытости и доверительности. Хотела, чтобы в моей семье разговаривали тихо, ласково, любили тепло, нежно. Способны ли на это мужчины? Если нет, то зачем мы нужны друг другу, такие неподходящие? В детстве я изнутри видела непарадную сторону жизни своих родителей, наблюдала неурядицы в других семьях и думала: «У меня все будет иначе. Я постараюсь». А Федю эти мои качества волнуют не больше, чем погода на Сатурне. Я не заслуживала боли, но получила ее в виде непонятной мне зависти, злых сплетен, беспредельной глупости и бессмысленной жестокости. Да-а, много чего гадкого муж привнес в нашу жизнь. Не нашлось в его сердце места для верной любви к жене и детям. не нуждается он в прочном браке. Почему я повторяю несчастливый сценарий судьбы мамы?»
«Убить такую любовь и доверие – это же преступление! Жить жизнью, полной надежд, – и вдруг бессмысленность существования! – горячо сочувствовала я Эмме. – И главное – это непоправимо. Между вами дистанция огромного размера. Надо было сразу обуздать его страсть и покончить с напористой чехардой его грехов, а ты не посмела разойтись. Я вот иной раз думаю: женщина создана для любви к миру, к детям, к мужчине, а мужчина к разрушению того же?»