– Человек всю жизнь себя воспитывает. Но только не Федор. «Зачем мне меняться? Я себе вполне нравлюсь, а если кого-то что-то не устраивает, это ваши проблемы». Так, наверное, он рассуждает. Эгоист не самокритичен и не терпит критики извне, – заявила Аня.
«Прямолинейная, честная, безыскусная. Но все-таки скучновата и пресновата. Перчику в ней не хватает», – мелькнуло у Лены.
– Воспитывать себя! А когда жить? – взялась дразнить Аню Инна. – Нечего тешить себя надеждой. Того, «кто надеется восторжествовать над человеческими слабостями, обычно постигает разочарование», – произнесла она, обнажив в довольно откровенной усмешке ровные, белые, явно искусственные зубы. И добавила уже с грустью:
– Отсюда годы, изглоданные внутренней опустошенностью, истерзанное сердце, потерянность. Нахлебалась Эмма Федькиного дерьма и не выплыла. И откуда, черт возьми, этот гад появился в ее жизни! Как из воздуха соткался. Знакомство с ним с самого начала ничего хорошего не сулило.
– И что ты такое говоришь! – рассердилась Аня. – Не сразу, конечно, но справилась Эмма. Победила, выстояла. Сила отчаяния помогла ей. Она чуть было полностью не умерла внутри себя. Про таких говорят: «Здесь не умерла, там не воскресла». Но ради детей она боролась и одолела свою боль, свою слабость. Это была ее победа не только над обстоятельствами, но и над собой.
Несправедливость в семье возможна благодаря полному или частичному согласию жертвы. Власть эгоиста и хама реализуется даже при условии, если её допускают очень разумные люди. Вот и Эмме пришлось заново учиться быть самой собой. Человечество, к сожалению, всегда поклонялось идолам силы и наглости, их ставило на постаменты. И отдельные простые, но хитрые человеческие особи тоже придерживаются тех же принципов.
– И теперь у Эммы в глазах гордость человека, дорого заплатившего за то, что того не стоило? – надменно приподняла свои и без того высокие брови Инна.
– Напрасно иронизируешь. Победа над собой – это самое трудное.
Лена, поправляя затекшие ноги, бессильно завалилась набок и чуть не застонала от острой боли. «Как бы не заболеть в гостях, – испугалась она, и это беспокойство поглотило все ее мысли. – И бабушка перед смертью совсем обезножила, даже по дому с великим трудом перемещалась... Смерть дана людям, чтобы они ценили время и берегли друг друга. Но они об этом начинают вспоминать слишком поздно, когда уже на грани».
Лена быстро взяла себя в руки и переключилась с грустных мыслей на простые, бытовые.
– «Страсти не рвутся в бой лишь по приказу добродетели». Насильно мил не будешь. – Это Аня кого-то грустно процитировала. – Мужчина, увлекшись другой женщиной, отдается на волю волн и уже не думает о семье.
От Лены не ускользнула ехидная улыбочка Инны: «Наш великий теоретик!»
– Не все такие, – гневно воскликнула Жанна. – Ты рискуешь нарваться на возражение.
– Но многие. Хочется в физиономию дать? Как я тебя понимаю! – насмешливо фыркнула Инна. – Я в молодые годы проводила опыт: на улице нагло и зазывно смотрела в глаза незнакомым мужчинам. Знаешь, встречались такие, что отводили глаза. Я завидовала их женам. Помню, тот эксперимент не принес мне облегчения, не вызвал подъема. Мужчины казались мне невыразимо ничтожными и подлыми. И я думала: «Где оно, настоящее мужское благородство? Где тот мужчина, который счел бы для себя позором бегать за каждой юбкой?» Мне и сейчас больно об этом вспоминать, – поведала Инна. – С недоступным мужчиной чувствуешь себя в полной безопасности. И тогда проступает уважение к нему, даже обожание, начинаешь замечать и ценить в нем то, что у других, может, и есть, но скрывается за жеребячьими потребностями и наклонностями. И возникает простая, чистая, честная, даже иногда возвышенная дружба, в которой нет ничего порочащего, пошлого и фривольного.
Инна грустно и разочарованно вздохнула.
– Значит, устыдиться самого себя, перестать быть гадом Федору уже не дано? Честь, достоинство, совесть – для него навечно химера? – осторожно высказала свое предположение Аня.
– Думаю, да, – четко и однозначно провозгласила свое мнение Инна. – Мне в этой связи высокие слова белого офицера Корнилова вспомнились: «Душа – Богу, сердце – женщине, голову – Отчизне. Честь – никому!» Да, были люди… в то время. Для них любовь, долг, верность, преданность – не фантазии, а истинные, прекрасные сильные чувства. Мельчает народ. Разве смог бы Федор задушить в себе «вдохновение любви» к разным женщинам и выбрать честь? Совесть к Федьке может частично вернуться, когда он уже не будет нуждаться в женщинах. Но можно ли это будет назвать совестью?