Но в одном не приходилось сомневаться: никогда прежде ее жизнь не была такой насыщенной. Буйные краски и полутона этого мира впервые открылись для Лили. Каждый новый день был прекраснее предыдущего, каждый взгляд и слово Ноултона заставляли ее дышать глубже.
Он не говорил о любви, и Лиля иногда задумывалась над этим, но без особой тревоги. Он был внимателен и заботлив, даже нежен, и, конечно, ему не была свойственна застенчивость, но он никогда не пускался в сантименты.
Лиля не позволяла себе ни переживать по этому поводу, ни прибегать к каким-либо женским хитростям, к тому же не будучи в них искушенной. Она просто ждала. Вечерами, когда он уходил, она шептала самой себе:
«Возможно, он это сделает… скажет мне, когда…» После этого девушка по обыкновению краснела, даже неоформившаяся мысль вгоняла ее в краску, и она была не в силах продолжать.
Ноултон мало говорил о себе. Сама же Лиля вскоре после знакомства поведала о своей жизни — как осталась одна, почти без средств к существованию в восемнадцать лет, как трудно ей пришлось, как она была близка к отчаянию, как избегала соблазнов и злачных мест большого города. Но в ответ на ее откровенность он ничего не рассказывал. Казалось, он что-то закрыл в себе наглухо, выстроил какую-то крепость, и Лиля никогда не пыталась взять ее штурмом.
Потом, упомянутым выше вечером в ресторане «Люси», он наконец решил немного отодвинуть завесу тайны. Они минут тридцать ждали, когда им подадут жаркое. Ноултон был как-то странно молчалив и вдруг сказал:
— Сегодня я начал работать.
Лиля посмотрела на него. На ее лице отобразилось откровенное удивление, а он сначала улыбнулся, а потом смутился. Затем продолжил, стараясь говорить непринужденным тоном:
— Да, я наконец-то нашел работу. Настоящую. Я этим никогда раньше не занимался, но, по-моему, мне понравится.
— А… что это за работа?
— Она связана с недвижимостью. Распродажа болотистых участков в двадцать пять сотен квадратных футов для строительства домов. Хотя, надеюсь, что сначала они будут осушаться.
Лиля ничего не ответила, и он добавил:
— Но тебе вроде бы не очень интересно.
— Интересно, — возразила она. — Но обычно, когда юной леди задают слишком сложный вопрос, она отвечает: «Это так неожиданно…» Я слишком плохо в этом разбираюсь.
Ее слова прозвучали почти вызывающе, и теперь настала очередь Ноултона погрузиться в молчание. Потом он наконец обрел дар речи, и скоро Лиля уже непринужденно смеялась над его рассказами об участках, которые он предполагал продать.
— Но кто же их купит? — усомнилась она.
— Да любой, — уверенно заявил Ноултон. — На Манхэттене живут два миллиона человек. Из них один миллион девятьсот шестьдесят пять тысяч пятьсот сорок два человека полагают, что там они смогут зажить припеваючи в домике с садиком и парой курочек.
— А остальные тридцать с лишком тысяч?
— О, это агенты по недвижимости. Они лишены иллюзий.
Тут Лиля вдруг перестала смеяться, сделалась серьезной и сказала:
— Но это непорядочно — использовать человеческое невежество.
После этого Ноултон еще полчаса объяснял тонкости его новой работы и ее этику, но с весьма относительным успехом. Лиля продолжала утверждать, что покупатели станут жертвами обмана, и так твердо стояла на своем, что Ноултон не на шутку встревожился.
Неожиданно Лиля его прервала.
— Но, конечно, мое мнение не имеет никакого значения, — проговорила она и больше не касалась этого больного вопроса.
Ноултон слегка покраснел и открыл было рот, чтобы возразить, но ничего не сказал. Это только увеличило смущение Лили, и напряжение снял лишь подошедший официант, который опрокинул на скатерть одну из чашек с кофе.
После ресторана они отправились на концерт.
— Как-нибудь, когда доведу это дело до конца, возьму тебя с собой и покажу участки, — пообещал Ноултон, когда они через три часа расставались у дверей дома Лили. — Твое мнение много для меня значит. Ты это знаешь. Доброй ночи.
Затем они, как и было между ними принято, дружески пожали друг другу руки.
После этого их встречи стали менее частыми. Ноултон говорил, что его новая работа отнимает у него больше времени, чем ожидалось, и горько сетовал, что решение всех вопросов с участками сопровождается трудностями.
Но его внешний вид противоречил этим утверждениям: в глазах появился незнакомый блеск, походка сделалась пружинистой, голос стал более звучным. Лиле это нравилось.
Он по-прежнему старался встречаться с ней два-три раза в неделю, и на первый взгляд могло показаться, что он потерял работу, а не нашел новую. Вместо такси они пользовались теперь надземкой и метро. Вместо орхидей он дарил Лиле розы и фиалки. Вместо изысканных коробочек его подарки теперь были завернуты в простую бумагу.
— Откровенно говоря, я вынужден экономить, — объяснил он однажды вечером.
— Я этому рада! — воскликнула Лиля.
Всю дорогу в жилую часть города Ноултон пытался выяснить причину такой ее реакции, но она упрямилась и ничего не отвечала. В действительности она и сама толком не знала, в чем дело, но ясно чувствовала, что и само по себе это, и его откровенность их сблизили.
Это и означает счастье, говорила она себе, — единственное счастье, которое могло у нее быть.
Что касается Ноултона — проблемы агента по продаже недвижимости имели комедийный характер. Так уж обстояло дело. Но называть вещи своими именами в присутствии такого агента было бы небезопасно.
Ноултону пришлось испить эту чашу до дна, да у него были и свои собственные неприятности. Этот месяц надолго остался в его памяти.
Прежде всего, он был совершенно уверен, что за ним следит Шерман. Иногда это казалось ему шуткой, порой вызывало серьезное беспокойство.
Он не раз порывался пойти в «Ламартин» и выяснить, направляют ли действия его недруга Странные Рыцари или это собственная инициатива Шермана, но что-то его удерживало. Возможно, воспоминание о том, как тот блефовал при их первой встрече. Насколько много ему известно?
Но таинственная деятельность этого доморощенного детектива не приводила ни к каким последствиям, и Ноултон стал думать о нем все меньше и меньше.
Кроме того, ему было не до Странных Рыцарей. Он занимался продажей недвижимости. Не пытался ее продавать, а на самом деле продавал.
Однажды вечером, когда Ноултон зашел за Лилей, она увидела, что у дверей, как в их лучшие времена, ждет такси.
— Понимаешь, — объяснил Ноултон, когда они с комфортом устроились на сиденье и машина тронулась с места, — я родился бизнесменом. Правда, я и не думал, что это во мне сидит. Я быстро становлюсь жирным буржуем. Скоро ты будешь мною гордиться.
— Только не поэтому, — сказала Лиля.
— Значит, я потерял свой последний шанс! — рассмеялся Ноултон. — Бог свидетель, больше мне нечем гордиться — за исключением того, что ты мой друг, — добавил он, вдруг посерьезнев.
Но Лиля, у которой было хорошее настроение, не оценила его юмор.
— Так я твой друг? — задумчиво спросила она.
— А разве нет?
— Я просто пытаюсь разобраться. Я ведь словно часть тебя. Когда ты весел, с тобой удивительно хорошо. А когда ты серьезен, то делаешься невыносимым.
Мне иногда кажется, что если бы я где-нибудь поучилась искусству щекотки, то могла бы заметно оживить нашу дружбу.
— Ты уже на ком-то практикуешься?
— О, на моей кошке — она такая важная, что ее просто нельзя не пощекотать. И если это действует на нее…
— Кошки никогда не смеются, — важно изрек Ноултон.
— Вопиющее невежество! — воскликнула Лиля, изобразив безмерное презрение. — Ты что, никогда не слышал о Чешире?
— О сыре?