Приятели ждали его в бильярдной, которая в это время — в одиннадцать часов утра — была почти пустой. Они окружили француза и стали требовать отчета о его успехах.
— Остается сделать только одна вещь, — вздохнул Дюмэн, — приконшить этот Ноультон. Она ошень рассердилась. Последние два месяца я думаль, что лучше повременить, но сейчас — она его любит. Это видно по ее глазам. Он есть большой негодяй!
— Впервые за долгое время услышал от тебя нечто разумное, — сделал вывод Догерти.
— Думаю, и я тоже, — кивнул Дрискол.
— И я, — добавил Дженнингс.
— Что она сказала? — спросил Бут.
— Ничего. Только посмотрела. И во мне словно дырка образовалась от ее взгляда. Не есть хорошо с ней говорить.
В этот момент в бильярдную вошел Шерман.
— Тебя-то обращать в другую веру не надо! — воскликнул Дженнингс, поздоровавшись с ним.
— В чем дело? — нахмурился Шерман.
— Ну, этот Ноултон. Мы решили с ним разобраться. Он вчера вечером был с мисс Уильямс.
— Думаете, это для меня новость? — хмуро заметил Шерман.
— А откуда ты знаешь?
— Я его видел. Думаете, все такие слепые, как вы? Он также проводил с ней вечера среды и понедельника.
— Где? — требовательным тоном спросил Догерти.
— Не важно где. Так или иначе, они были вместе.
Полагаю, теперь вы готовы меня выслушать, — оскалился Шерман. — Когда все будет сделано и я устрою ему ловушку, вам самим захочется захлопнуть мышеловку.
— Не гони лошадей, — посоветовал Догерти. — Что за ловушка? И что ты подразумеваешь под словом «сделано»? Если ты такой умный, то почему нас не посвятишь в курс дела?
— Чтобы Дюмэн и Дрискол побежали к Ноултону и все ему рассказали? — усмехнулся Шерман. — Нет уж.
Я не из таких. Теперь я могу накрыть Ноултона, когда захочу. Играю с ним, как с обезьянкой, — осталось только затянуть петлю. А тем ребятам, которые его так любят, лучше поспешить к нему, чтобы не опоздать с ним попрощаться. — С этими словами Шерман внимательно оглядел своих приятелей и не заметил на их лицах симпатии или жалости к Ноултону.
— Да о чем ты тут толкуешь? — продолжали они наседать.
— Вы думаете, я вам расскажу? — мрачно спросил Шерман.
Они стали протестовать и говорить, что Ноултон и у них сидит в печенках и что их помощь может оказаться весьма полезной. Шерман признал, что они, возможно, на правильном пути.
— Ну тогда в чем дело? — не умолкали Рыцари. — Что за ловушка?
Однако Шерман все еще колебался. Он прекрасно понимал, что может реализовать свои замыслы без посторонней помощи, но у него была причина, и веская, ввести Странных Рыцарей в курс дела. Вопрос был лишь в том, не предупредит ли кто-нибудь из них Ноултона. Он снова внимательно оглядел окружавшие его лица и кинул пробный шар:
— Я знаю о нем достаточно, чтобы упрятать его за решетку.
— Чем он промышляет? — нахмурился Догерти.
— Фальшивомонетчик, — ответил Шерман.
— Монеты?
— Нет. Купюры.
Его тут же засыпали вопросами:
— Десятки? У него их всегда было навалом.
— Откуда ты узнал?
— Он связан с большими шишками?
— Он сам печатает или только распространяет?
— Он получает их от одной западной банды, через парня, которого зовут Рыжий Тим, — объяснил Шерман. — Мои ребята висели у него на хвосте последние два месяца, но прошлым вечером Тим заметил слежку. Сегодня утром его уже не найти, хотя еще вчера его можно было встретить на Бродвее. Это осложняет дело.
— Почему? — осведомился Догерти.
— Возможно, Ноултона видел только Рыжий Тим, — объяснил Шерман. — Он бы раскололся в минуту, но теперь он в бегах, а единственный способ заполучить что-нибудь на Ноултона — это взять его с поличным.
В любом случае нужно воспользоваться теми крохами информации, которые у нас есть. Если Ноултона хорошенько прижать, он может все рассказать.
— Но нам тут нечего делать, — решил Догерти. — Мы вовсе не хотим его сдавать.
— Нет. Я полагаю, что мы хотим заставить его убраться прочь, — усмехнулся Шерман.
Догерти уставился на него.
— А что же еще? — свирепо спросил он. — Ты думаешь, что мы собираемся навести на его след копов?
Нет, спасибо. Все мы, возможно, не ангелы, но никого не собираемся подставлять, кто бы он ни был. Мы просто хотим, чтобы он отвязался от мисс Уильямс.
А потом пусть убирается отсюда ко всем чертям. Все, что нам нужно, — это чтобы он сделал ноги.
ИЗ
На лице Шермана отобразилась задумчивость. Он был полон досады оттого, что просчитался, и пылал яростью в предвидении, что его планы могут рухнуть.
Он с трудом себя сдерживал.
— И вы думаете, это сработает? — дрожащим голосом спросил он. — Как вы это сделаете?
— Легко, — вступил в разговор Дюмэн. — Мы говорить, что или он уберется подобру-поздорову, или мы его сдадим. Скажем, что нам все известно. Докажем ему это. И потом он уйдет. Больше нет Ноультон.
— Ну да, — усмехнулся Шерман. — Как просто!
И больше нет Ноултона, да? Знаете, что он сделает?
Пойдет домой, сожжет все свои красивенькие бумажки, вернется и пошлет всех нас к дьяволу.
— Это есть ошень хорошо, — закивал Дюмэн. — Тогда мы заставим его уйти. Мы больше не будем с ним то, что ты говоришь «дураки». Потому что теперь мы знать, что он для нее не подходит.
— Вы уже раз пробовали. И он что, ушел? Не окажись там я и не припечатай его этой бронзовой статуэткой, он бы вообще над всеми нами посмеялся, — нашелся Шерман. — Говорю вам, нам остается лишь одно — засадить его за решетку.
Но тут Странные Рыцари совсем расшумелись. По этому вопросу все, кроме Шермана, придерживались одного мнения. Стукачами они не будут.
То, что они задумали сделать, тоже, возможно, было шантажом — но тут мы углубляемся в слишком сложные материи. Они не отличались щепетильностью в этических вопросах, просто у них было инстинктивное ощущение, что благая цель оправдывает средства.
Шерман обнаружил, что он находится в меньшинстве, и даже один против всех. Он выдвигал аргументы, взывал и угрожал, но они оставались непоколебимы. Он слишком поздно понял, что ошибся, посвятив их в свои тайны, и, стараясь потянуть время, лихорадочно обдумывал, как теперь выйти из этого положения.
Если он будет упорствовать, они просто объединятся против него и предупредят Ноултона. Он хотел обманным путем вернуть утраченные позиции.
Шерман начал делать вид, что уступает их доводам, и понял, что они поддались на его удочку.
— Мне надо от него не больше, чем вам, — ответил он на вопрос Дюмэна.
— Тогда почему тебе так хочется засадить его за решетку? — спросил Догерти.
— Да вовсе я этого не хочу! — Шерман сделал вид, что обиделся. — Я только хочу, чтобы он отсюда убрался. Просто мой способ надежный, а ваш — нет.
— Неправда, — прервал его Дрискол. — Дюмэн и я ответственны за то, что это продолжается по сей день, но ты думаешь, что все повторится снова? В любом случае какое имеет значение, чего ты хочешь? Мы будем действовать по своему усмотрению.
— Отлично, — с горечью согласился Шерман. — Я все сделал, собрал информацию, и вот что я получил. Конечно, какое имеет значение, чего я хочу?
— Что ж, тут ты прав, — согласился Догерти. — Но есть другая сторона дела — мы просто не можем поступить по-твоему. А наш способ прост как бревно.
— Сами вы бревна!
— В чем дело, ребята? — забеспокоился Догерти.
Они все начали галдеть и возмущаться, что надо сделать вестибюль «Ламартина» на веки вечные запретным для Ноултона.
Шерман, казалось, начал сдаваться.
«Осторожно, осторожно, а то у них возникнут подозрения», — говорил он сам себе.