Он вдруг замолчал, но отнюдь не по своей воле.
Горло его крепко сжали стальные пальцы Догерти.
Дюмэн поспешно отскочил в сторону, бармен тревожно вскрикнул, а трое или четверо стоявших у стойки мужчин замерли в предвкушении увлекательного зрелища. Они хорошо знали Догерти.
Бывший боксер не сказал ни слова — он никогда не говорил и не действовал одновременно. Он сжимал пальцы крепче и крепче, пока лицо человека, оскорбившего Лилю, не сделалось багровым, а сам он не начал бессильно царапать пальцами по сжимавшим его, словно стальные обручи, рукам.
— Ты его убивать, — забеспокоился Дюмэн. — Отпусти его, Том.
Догерти так и сделал, и Шерман встал. Потом, не осмелившись даже взглядом выразить своего возмущения, повернулся, чтобы уйти.
— Нет, никуда ты не пойдешь, — сурово остановил его бывший боксер, загораживая ему дорогу. — Ты сказал слишком много. Поясни, что ты имел в виду.
Шерман открыл было рот, чтобы начать говорить, но не мог произнести ни слова и только судорожно делал глотательные движения.
— На, возьми, — сказал бармен, подавая ему бокал бренди. — Это приведет тебя в чувство.
Шерман, морщась от боли, одним глотком осушил бокал.
— А теперь, — приказал Догерти, — давай выкладывай.
Шерману хотелось наброситься на него, но он не решился. Он тоже хорошо знал Догерти и потому начал свой рассказ.
— Сейчас выложу все как есть, Догерти. И это истинная правда.
— Давай-давай. Я постараюсь держать себя в руках.
Шерман говорил с трудом, но порой в его голосе звучала удовлетворенная усмешка.
— Сразу после того, как Дюмэн с ней вчера вечером поговорил, она пошла домой к Ноултону. Она была там, когда за ним приехали копы, и ей как-то удалось оттуда выбраться с фальшивыми деньгами. Потом она выбросила их в Гудзон. Ноултон сейчас в тюрьме, где ему и место.
Догерти и Дюмэн безмолвно и с удивлением на него смотрели.
— Вот такой невинной оказалась мисс Уильямс, — с ухмылкой продолжил Шерман. — И все по вашей вине. Вы меня не послушали. А теперь…
Перехватив взгляд Догерти, он замолчал. В голосе бывшего боксера прозвучала угроза:
— Кто навел их на Ноултона?
— Откуда я знаю? — Шерман попытался сделать вид, что он тут ни при чем.
— Может, ты не знаешь, — мрачно промолвил Догерти, — зато я знаю. Гадина ты, Шерман. Противно к тебе прикасаться. Ты слишком грязный. Но мне надо кое о чем тебя спросить — смотри сюда! Нет — мне в глаза! Сейчас мы поговорим прямо. Кто накапал на Ноултона?
Ответ был тихим, но отчетливым:
— Я.
— Ты сказал, что он в тюрьме?
— Да.
— В чем его обвиняют?
— В распространении фальшивых денег.
— А где мисс Уильямс?
— Откуда я знаю?
— Отвечай! — Догерти шагнул к нему. — Ты все знаешь, гадина. Где она?
— Дома.
— Кто арестовал Ноултона?
— Детектив Баррет, из сыскной службы.
— Он знает что-нибудь о мисс Уильямс?
Шерман открыл рот, потом снова его закрыл и ничего не сказал.
— Отвечай! — Голос Догерти дрожал, и он с трудом себя сдерживал. — И смотри на меня! Не пытайся врать!
Выхода не было.
— Он… он знает о ней все, — промямлил Шерман.
Потом, увидев по выражению лица Догерти, что он уже не может сдерживать ярости, отскочил в сторону, юркнул к дверям, выбежал в вестибюль и как сумасшедший выскочил на улицу.
Догерти хотел броситься за ним в погоню, но подумал и остановился. Он повернулся к Дюмэну и коротко бросил:
— Ладно, пошли домой спать. Завтра утром нам будет чем заняться.
Глава 14
Следующим утром
Миссис Аманда Берри остановилась на лестничной площадке и с любопытством посмотрела на закрытую дверь справа.
«Забавно, — сказала она себе. — Я не видела, как она выходила, а уже полдесятого. Не заболела бы…»
Она поколебалась, снова взглянула на дверь и уже поднялась на несколько ступенек, но вдруг повернулась, спустилась на площадку и резко постучала в дверь, которая вызвала ее любопытство.
Миссис Берри была удивительным созданием — человеком, каких мало. Она была владелицей жилого дома на Сто четвертой улице в Нью-Йорке и испытывала интерес ко всем своим жильцам. Не то чтобы она была излишне любопытной или, грубо говоря, любила совать нос в чужие дела, просто у нее за всех болело сердце. Ее жильцы не только ею не возмущались, но даже немного ревновали к обитательнице одной из квартир, которой миссис Берри оказывала предпочтение, — к Лиле Уильямс.
Не получив никакого ответа, миссис Берри постучала снова. После продолжительной паузы послышалось:
— Войдите.
Она вошла.
Лиля сидела в кресле у окна. Ее шляпка и пальто лежали на другом кресле у двери. Кровать была заправлена, словно на нее не ложились.
— Ну, в чем дело? — ласково пропела миссис Берри, пересекая комнату. — Готова поставить доллар, опять голова болит. А если нет — в чем тогда дело? На работу ты не собираешься, это ясно. Ты просто ждешь…
— О, пожалуйста, миссис Берри, — силясь улыбнуться, прервала ее Лиля и поднялась на ноги. — Не беспокойтесь обо мне. Я… я хочу побыть одна. Правда.
Ее лицо было смертельно бледным, глаза и щеки запали. Она стояла, держась одной рукой за спинку кресла, и тряслась с головы до ног. Миссис Берри смотрела на нее с негодованием.
— Она хочет побыть одна! Посмотрите на нее! Она только что встала с кровати? Да вы посмотрите на эту кровать — ты же вовсе не ложилась! Я знаю, что ты пришла поздно, потому что все слышала. Так ты вовсе не больна. Значит, у тебя неприятности.
Она пристально посмотрела на Лилю, чтобы подтвердить свой диагноз, и кивнула. Она все поняла и знала, какая в таких случаях требуется помощь.
Миссис Берри была женщиной внушительной комплекции. Она подошла к Лиле, подхватила ее на руки, словно ребенка, и села с ней в кресло.
Потом она укоризненно сказала:
— Ты как маленькая девочка. Если будешь так переживать, то просто умрешь. Разве ты не знаешь, что в таких случаях хорошо пустить слезу? Давай поплачь хорошенько, и немедленно.
Лиля оставалась неподвижной и молчала. Миссис Берри еще крепче ее обняла и продолжила:
— Знаешь, если у тебя действительно неприятности, я тебе помогу. Конечно, я не смогу заменить тебе мать, но сделаю все, что в моих силах. Посмотри на меня, дорогуша! В чем дело? Расскажи мне. Расскажи мне все. Сейчас я твоя мама. Ну, вытяни свои ручки и обними меня за шею — вот так. А теперь скажи-ка мне, в чем дело, дорогая моя?
Миссис Берри почувствовала, как хрупкое тельце затрепетало, что-то горячее и влажное упало на ее руку со щеки Лили, но она сделала вид, что не заметила этого, и продолжила:
— Не бойся и расскажи мне все, что бы это ни было, потому что я могу вынести все. Боже! Я через все это прошла. Конечно, всему виной мужчина — так всегда бывает. Точно! Это так. Дорогая, разве ты никогда со мной…
Лиля продолжала плакать, она тяжело вздыхала, и ее трясло, рыдания, казалось, исходили из самого ее сердца. Миссис Берри обнимала ее, гладила и успокаивала, но ничего не помогало. Тогда она поднялась и положила Лилю, всю в слезах, на кровать.
— Лежи здесь! Поплачь, поплачь, так будет лучше всего. Ты слишком долго сдерживалась. Боже! Ты всю ночь об этом думала!
Она прошлась по комнате, повесила пальто и шляпку Лили в шкаф, раздвинула шторы и расставила поудобнее кресла. Потом она направилась к выходу и хотела что-то сказать, но, подумав, тихонько вышла, закрыв за собой дверь.
Лиля оставалась в кровати долго, пока буря в ее душе постепенно не утихла. Девушка полежала еще немного, только иногда всхлипывая и тяжело вздыхая. Потом она поднялась, ополоснула лицо холодной водой и причесалась. Когда через минуту вошла миссис Берри, она дрожащими пальцами надевала шляпку.