правят туда, куда им прямая дорога - в психушку! Кто со мной? - Я пойду, - вызвался Вано. Пузо замотал головой: - Не-е-ет, я останусь. Я хотел пойти с братом, но он остановил меня: - Ты останешься за старшего, понятно? Будешь защищать Еву и Бабжану. Платон сощурился и недружелюбно глянул на Пузо: - А то на Пузо рассчитывать нельзя! Пузо обиженно засопел. А Ева строго глянула на брата и холодно сказала: - Не всем же быть такими крутыми как ты! Платон не ожидал от Евы такого выпада: - Я не крутой, - запальчиво возразил он. - Просто трусов не люблю! - Ну, конечно, надо быть очень смелым, чтобы засудить собственную мать! - прошипела Ева и так глянула на Платона, будто хотела его ужалить. - Мать? - Платон моментально начал закипать. - Мать, ты сказала? Брат нервными шагами принялся мерять комнату: - Хороша мать! Захотела - с мужем развелась! Захотела - ребёночка себе купила! Наплевать ей было на нас, ясно?! Такой глохой, едва сдерживаемой ярости в голосе брата я ещё никогда не слышал. - Ах, вот в чём дело, - Ева встала прямо напротив брата, - это была месть, так? Ты ей отомстил за то, что она развелась с твоим отцом! Платон сверкнул на Еву глазами, зло передёрнул плечами, с шумом отодвинул стул и сел. - Это моё лично дело, - отрезал он. Я почувствовал себя опустошённым. Тихонько прошёл в комнату, где раньше спала мама, а теперь похрапывала Бабжана. Я сел в кресло и вжался в спинку, будто хотел исчезнуть. Наверное, я просто слишком устал и слишком сильно был напуган. Слова Евы про месть Платона не шли у меня из головы, но сил на переживания больше не осталось. Я и не заметил, как уснул. Открыл я глаза, когда солнце слепящей белой точкой стояло уже высоко. Услышав голос брата, я мигом соскочил с кресла и очутился в кухне. Платон и Вано вернулись, но задуманное осуществить им не удалось. По их словам, странный предмет в лесу охраняли дядя Миша и дед Фёдор. Тогда Платон и Вано решили пойти за помощью в соседнюю деревню, но дорогу им преградили другие жители деревни. Не удалось выйти из села и через речку: на мосту также оказался заслон из местных жителей. Все они были похожи на зомби или лунатиков, но вели себя не агрессивно. Теперь загадок стало больше: почему нас не выпускают из села и почему только мы не превратились в зомби? На следующий день ничего не изменилось, если не считать того, что "танец" местных изменился. В нём появился сценарий, только мы его и не понимали. К нашему дому принесли пару ящиков. Двое жителей забирались на них и, взявшись за руки, прыгали. Остальные собирались вокруг них и стояли так какое-то время. Затем те, которые прыгнули, ложились прямо на землю и сворачивались калачиком. Кто-нибудь становился рядом с ними, будто охранял. А остальные принимались хлопать себя по животу, приседать, качать что-то невидимое на руках. Это представление длилось без перерывов часа три, затем люди разбредались, но к вечеру собирались снова и "спектакль" повторялся. Часть людей никогда в представлении участия не принимала. Это были те, кто жёг костры у сгоревшего дома. Похоже, запасы дров у них подходили к концу, - кое-где рубили деревья. Зомбированные не проявляли признаков агрессии, не пытались забраться в дом, разбить окна, не стучали в двери. Но Платон был уверен, что они таким образом отвлекают наше внимание от чего-то. Однако больше всего за жителями наблюдала Ева. Она не пропускала ни одного "спектакля". Она о чём-то напряжённо думала, но с нами своими мыслями не делилась. Только как-то, остановив нас с Платоном перед ужином, произнесла: "Они рассказывают нам какую-то историю. Только мы их не понимаем". Электричества по-прежнему не было, свечи у нас заканчивались. Еда ещё оставалась. Правда, хлеб и мясо мы уже съели и перешли на овощи, ягоды и макароны. Но никто не жаловался. Платон вообще не обращал внимание на еду: он всё время думал, пытался найти придумать, как выбраться из деревни и позвать помощь. После обеда Ева поманила меня к окну: - Никит, иди сюда. Я подошёл и посмотрел через стекло на улицу. Наступил идеальный летний вечер, будто на фотографии, пропущенной через цифровые фильтры. С неба лился мягкий шафрановый свет, в котором все цвета приобрели особую густоту и чёткость: небо морской синевы, тропическая зелень, яркие, разноцветные брызги цветов, сияющие песчаные тропинки. И дом-погорелец на этой фотографии летнего вечера смотрелся совсем не страшно, а лишь неестественно и чуждо, будто приклеенный к глянцевой картинке каким-то шутником. - Ты ничего странного не замечаешь? - спросила Ева. Я сразу взглянул на сгоревший дом. Но там всё было как и прежде: люди жгли костры. Тогда я перевёл взгляд на дорогу. Она пустовала. Перед нашим домом тоже ничего необычного я не заметил. Я покачал головой. - Ну же, Никит! - прошептала Ева, - они обычно приходят в это время, забыл? Действительно, местные почему-то отменили вечерний "спектакль". Решили сменить тактику? Что-то готовят? Однако мы ошиблись. К нашему дому шли. Вернее, шла. Пятилетняя Зулька, дочка тёти Малики. Совершенно одна. Девочка поднялась на крыльцо и вскоре мы услышали, как она скребётся в дверь. Мы позвали остальных и рассказали про Зульку. - Нельзя её пускать, - Платон решительно покачал головой, - пусть уходит. - Она же всего лишь девочка, - возразила Ева, - она не сможет причинить нам вред. - И то правда, - поддержала Еву Бабжана, - что она нам сделает? Может, ей помощь нужна? - Эти сектанты - профессиональные манипуляторы, - Платон не желал слушать никаких возражений, - наверное, они хотят нас выманить с помощью ребёнка. - А мы никуда не выйдем, - сказал Вано, - и её не пустим. Она же ребёнок, ей всего пять лет. Мы с Пузо тоже были за то, чтобы открыть Зульке дверь. Платон оказался в меньшинстве, и мы впустили девочку. Зулька выглядела спокойной и немного сонной. Войдя в дом, она остановилась перед нами, словно задумавшись. Я с любопытством разглядывал девочку. Зульку я знал хорошо. Она никогда не носилась по селу с другими детьми. Всегда важно ходила, держась за материнскую руку. Её чёрные волосы обычно были заплетены в две толстые аккуратные косы. Большие карие глаза казались ещё больше из-за стёкол очков, - Зулька плохо видела. Но сейчас очки на ней отсутствовали. Я всё пытался поймать её взгляд, но девочка не смотрела ни на кого из нас. Все руки у Зульки вымазаны в саже. Постояв минуту перед нами, Зулька подошла к Бабжане. Платон хотел было перегородить ей путь, но Ева его остановила. Зулька тем временем взяла Бабжану за руку и повела в комнату. Заинтригованные, мы пошли следом. Зулька подвела Бабжану к стулу и чуть подтолкнула, приглашая сесть. Бабжана медленно опустилась на стул. Затем девочка подошла к Еве и подвела к Бабжане. Следующей её целью стал Вано. Зулька отвела его к Еве с правой стороны. С левой она заставила встать Пузо. Затем подошла к Платону и подтолкнула его ко мне, мы встали с братом рядом. Расставив нас таким образом, девочка вновь подошла к Еве и прислонила свою запачканную сажей ладошку ей на живот. Отняла ладонь, затем снова прислонила, и так несколько раз. После этого развернулась и просеменила маленьким шажками к двери. - Надо её удержать, - не выдержал Вано. - Не надо, - крикнула Ева неожиданно громко. Мы все посмотрели на неё. С Евой что-то творилось, по её лицу катились слёзы. - Я же говорил, она что-то сделала с ней, - сказал Платон. - Ничего она не сделала, - произнесла Ева, на сей раз не крича. Она провела рукой по своему животу, где остался отпечаток детской ладони, и тихо сказала: - Беременна я. Я хотя она произнесла это совсем не громко, мне показалось, что мы все были оглушены. Бабжана тихонько ахнула. На несколько секунд над нами повисло напряжённое молчание. Первым его нарушил брат: - Значит, правильно говорят, что деревенские девчонки рано созревают? - спросил он, криво ухмыльнувшись. Ева будто вспыхнула. Она быстро вскинула на брата голову и смерила его холодным взглядом: - Это прыщи у вас рано созревают, - хлёстко ответила она. Затем решительным движением вытерла глаза и направилась к двери, так и оставшейся приоткрытой после ухода Зульки. - Ты куда это? - Бабжана кинулась к ней и схватила за руку. - Я отцу рассказала, только он всё знал, - тихо, но отчётливо сказала ей Ева. Потом обернулась и сказала, уже обращаясь ко всем: - Я должна выяснить, что это всё значит! Там мой отец! Я просто хочу знать, что происходит! После этого она стремительно выскочила за дверь и убежала. - Это ты... - Бабжана повернулась к Платону. Личико у неё сморщилось и стало совсем маленьким, губы задрожали, - это ты, Платон, губишь всё своей злостью! Затем развернулась и ушла в кухню, загремев там посудой. Платон с перекошенным лицом вышел во двор, хлопнув дверью. Я побежал за ним, Пузо и Вано следом. Увидев нас, брат остановился, зло сплюнул и сказал: - Пусть делает, что хочет! То же мне, королева! Да мне плевать, чей это ребёнок, понятно вам? И мне плевать, куда она ушла! Мы молчали. Но Платон уже завёлся, его было не остановить: - Да вообще, хрен с ней! Надо думать, что делать с этими уродами. Вы видели? Сожгли все дрова и взялись за деревья! Деревья рубят, слышите? Мы прислушались. Действительно, до нас долетел стук топоров, рубили сразу в нескольких местах. Платон поднял руку, привлекая наше внимание: - Им нужен уголь, понятно? Не знаю, зачем, может, эти чудища его едят. Так они перерубят и пережгут все деревья. А