Здесь было всё как всегда, только очень темно и тихо. Вероника поспешила взобраться на подоконник и приоткрыла маленькую форточку, а я сел за учительский стол. Минут пять я просто молча не сводил глаз с неё, а она не обращала на меня никакого внимания и смотрела на ночное небо сквозь стекла окон. Я любовался ею. Когда я только успел в неё влюбиться?
— Я же тебя не поблагодарила, — проговорила Ника после долгого молчания, — ведь тогда, когда меня хотели обвинить в краже, ты защитил меня. Спасибо.
— Ника, спустись, пожалуйста, вниз на кафедру, — попросил я. Она выполнила мою просьбу. Я подошёл к ней очень близко. У меня бешено заколотилось сердце, и руки похолодели отчего-то. Я в первый раз так серьёзно попал, было дико страшно. Вероника ждала, а я не мог вымолвить ни слова и стоял как дурак.
— Ника, ты мне нравишься, — выпалил я. Сказал — и сразу так легко стало, кровь стала живее бежать по венам, разгоняя адреналин.
— Ну, ты мне тоже нравишься, — смущённо улыбаясь, ответила она, — ты хороший очень…
Я чуть не закричал во весь голос от радости. Мне показалось — я сошёл с ума, и всё происходит не со мной. Я никогда не был так счастлив, в тот момент я готов был обнять весь мир, всех-всех и даже гада Игоря. Я приблизился к Нике и чуть наклонил голову. Мне так хотелось её поцеловать, но я боялся испугать её своим пылом.
— Стой, подожди, — прошептала она и выставила руки вперёд, упираясь мне в грудь и заставляя отойти.
— Что такое?
— Я так не могу! Ты мне очень нравишься, правда, но я не люблю тебя. Ты всего лишь друг, и я люблю другого.
Знаете, я никогда раньше до конца не понимал значения слова френдзона. А в тот момент понял, причём сам испытал на себе все её, так сказать, прелести. Она сказала, что я для неё друг, а внутри меня пол мира рухнуло к черту. Я так и сел на стул в шоке. А она снова залезла на свой любимый подоконник.
— Ты сказала, — выбирая слова из бесчисленного потока в моей голове, проговорил я, — что любишь другого… кого?
— Я люблю Толика Гордеева, — ответила Ника и облокотилась на подоконник.
— Ника, я тебя умоляю, скажи, пожалуйста, что это шутка! Только не Гордеева! Он же тебя ненавидит больше всего на свете, почему именно он?! Почему человек, которого ты любишь, терпеть тебя не может, а я — тот, кто с первых дней был с тобой, кто всегда заступался за тебя, всего лишь друг?!
Вероника молчала. Я видел, как из её глаз, словно маленькие прозрачные кристаллы, сыплются слёзы, как они растекаются по лицу, скатываются каплями по щекам и падают на подоконник.
— Отвечай! — я и сам испугался того, что закричал на неё. Но я ведь не железный. Это было явно лишним. Вероника-же как-то переменилась в лице, приподнялась и задала довольно странный вопрос.
— Ты знаешь, из-за чего мы поругались с Яной перед её смертью?
— Причём тут это? — я искренне не понимал, к чему она спросила это, но взглянув на неё, я понял, что лучше ей ответить, — Толик рассказывал, что вы, вроде, парня не поделили.
— Да, всё так, вот только никто, кроме нас двоих не знал, о каком парне идёт речь. Видишь ли, какая штука приключилась, наша ангельская Яночка влюбилась в непостижный для неё образ, влюбилась в хулигана-Толика. И в обычной жизни такая смелая, она боялась даже просто заговорить с ним, краснела, когда слышала, как он произносит где-то её имя, и не нашла ничего лучше, как рассказать о всех своих страданиях своей лучшей подруге… мне. Я внимательно выслушала её и поняла, что ей просто нужны новые ощущения и статус в обществе. Она хотела просто использовать Толю, а потом, когда он бы надоел ей, она бы его отшвырнула, как ненужную и порядком надоевшую игрушку. А я всегда видела в Толике прекрасного человека, я всегда знала, что он не такой как все, но меня никто не понимал, ведь для всех Гордость был просто весёлым идиотом, который дружит со старостой. Мы с Яной сильно поругались из-за этого и решили собраться в классе, чтобы выяснить отношения. Яна была очень вспыльчивой и горделивой, поэтому разговора не получилось, и мы подрались.
Ника рассказывала мне всё это и сама не замечала, как медленно открывает это злополучное окно. Она была будто не в себе, для неё сейчас ничего не существовало, кроме воспоминания того дня. Мне было жутковато слушать всё это и смотреть, как изменяется её лицо. Оно уже давно перестало быть милым и красивым, появилась какая-то жестокая, не человеческая гримаса. Так улыбаются псих-больные в припадке. А в глаза я и вовсе боялся посмотреть. Ника и в спокойном состоянии будто заглядывала в душу, а сейчас и вовсе просто выворачивала всё живое наизнанку. Она распахнула окно, встала лицом к ветру и расправила руки, словно крылья.