Интересно, как было у них с отцом? Разве только на основе глубокого взаимного уважения занимались они тем общим делом, в результате которого появилась на свет их дочка Наташа?
То, что после гибели отца мама так больше и не вышла замуж, было Наташе понятно. Она, наверное, тоже могла бы хранить верность памяти любимого всю свою жизнь.
Но в остальном мама, конечно, не могла быть советчицей. Она слишком правильная для этого. Она — слишком учительница.
Ирина или Виана — другое дело. Обе понимают, что женщина должна быть не только умна, но и неотразима. И любима. И счастлива. Наташа уже не раз видела, как Ирина умеет вскружить голову любому мужчине.
О личной жизни Вианы она не знала ничего и все же не сомневалась, что для такой удивительной женщины это не проблема.
Наташа невесело усмехнулась: «Кончится тем, что я начну подражать тете Клаве. А впрочем, не получится: тетя Клава неподражаема!»
Шутки шутками, а все-таки с кем-то опытным и понимающим необходимо было посоветоваться.
Наташа выбрала Виану.
Почему? Она и сама не знала. Просто какое-то внутреннее чутье подсказало ей: к Ире с подобной исповедью сейчас обращаться не стоит. После истории с грабежом в сороковой квартире Виана не только полностью подтвердила Наташино алиби. Она еще и созвонилась с кем-то из своих высокопоставленных клиентов, и следователю, который вел это дело, было строго-настрого указано «сверху»: Денисову ни в коем случае не трогать, не дергать и не вызывать даже в качестве свидетеля.
— Уж поверь мне, Наталья, — сказала ясновидящая, — пока я жива, правоохранительные органы к тебе не сунутся.
После этого Виана дала Наташе ключ от своей квартиры. В знак того, что она ей полностью доверяет и не сомневается в ее честности.
Наташа была польщена, но ключом этим никогда не пользовалась. Неудобно. Да и зачем? Хозяйка почти всегда дома, а если она отсутствует, так к чему входить в ее жилище?
Вот и сейчас она звонила в эту квартиру. В ее кулаке были зажаты две фотографии — собственная и Андрюшина. Маленькие, стандартные, три на четыре, оставшиеся с тех пор, как они снимались для студенческих билетов.
Девушка даже сама себе не признавалась, что может верить в такую ерунду, как привораживание.
«Я покажу фотографии Виане просто так, без всяких этих суеверных глупостей, — уговаривала она сама себя. — Пусть просто посмотрит, а там уж…»
А что «там уж»?
Может, предскажет будущее. Она это умеет.
Наташе вспомнился тот день, когда засекреченные ученые подсунули ясновидящей непроявленную фотографию. Теперь понятно чью. Виана знала уже тогда, что этот, как она выразилась, «очень пожилой человек» долго не проживет.
Вдруг она и им с Андрюшей предскажет что-то подобное? Нет-нет, лучше не надо.
А что надо-то? Неужели все-таки приворожить Андрея?
Да нет. Просто помочь советом.
Звонок в квартире Вианы был музыкальным и чирикал как птичка.
Дверь отворил Саша. Увидев девушку, он так явно, так открыто просиял, что ей стало даже неловко.
— Здравствуй. Ты к матушке?
Наташа кивнула.
— Она пока занята, к счастью. Заходи, посадим у меня, ладно?
— Я лучше в кухне посижу, мне как раз надо еще спраутс высадить.
Она сказала это без всякой задней мысли. Ни в коем случае Наташа не хотела его обидеть.
Однако Саша заметно помрачнел.
— Понимаю, — процедил он сквозь зубы. — Ну что ж, посидим в кухне.
Наташа расстроилась:
— Саш, ну что ты обиделся-то? Что ты такое «понимаешь»? Ну, пошли, пошли, посадим у тебя! Я с большим удовольствием побуду в твоей комнате. В ней, наверное, так же уютно, как в вашем подвальчике. Просто… Я хотела перехватить твою маму сразу же, как только она освободится. Мне нужно с ней поговорить. По-женски. — Наташа вся сжалась и через силу добавила: — Мне сейчас плоховато.
Этот большой грубоватый парень смотрел на нее сверху вниз. Рядом с ним Наташа казалась совсем маленькой и щупленькой.
Ему стало стыдно: вот, у нее что-то стряслось, а тут еще он лезет со своими глупыми обидами. Тогда как должен, наоборот, ее защищать.
И главное, ему ведь больше всего на свете именно этого и хотелось: защитить Наташу. Все равно от чего.
Они ведь были еще очень молоды, почти дети! И подчас сами не могли до конца разобраться в своих чувствах и желаниях.
Саше не стукнуло еще и восемнадцати.
Он уверенно рассуждал о несовершенстве государственного строя и однопартийной системы, однако более простые человеческие вещи пока воспринимал лишь в виде смутных, неясных ощущений.
Он чувствовал, что эта девчонка, которая приходит к его «матушке» прибираться, задела какую-то особенную струнку в его душе. Но более точно сформулировать этого не мог.