Если я начинал капризничать, она спокойно говорила, что умывает руки. Я чувствовал угрозу в ее словах. Косясь на ее ладони, неподвижно лежащие на круглых коленях и напоминающие пухлые белые ковшики, я снова напрягал извилины и послушно заучивал ответы.
«Тебе купили щенка. Как ты его назовешь?
1. Люк.
2. Даффи.
3. Твой вариант.
4. Вопрос некорректен».
«Вопрос некорректен. Вопрос не кор-р-р-ректен», – шептал я, обхватив руками голову и страдальчески глядя на Нянюшку.
– Но почему? Почему? Почему некорректен? – не выдержал я однажды. Я заорал это почти в исступлении, но тут же съежился.
Нянюшкины руки продолжали неподвижно лежать на коленях, ни одна мышца ее лица не дрогнула. Я перевел дух.
– Что ж. Пришло время объяснить тебе, Ларри.
В тот вечер она рассказала мне многое. И то, что я услышал, меня почти не удивило. Наверное, я действительно был уже готов все это понять.
Прежде всего Нянюшка сбегала в комнату матери и вернулась оттуда с книгой. Она уверенно пролистнула несколько начальных страниц и передала книгу мне.
– Читай то, что отмечено карандашом, Ларри, читай!
– «И чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей» (Бт. 2. 19) – что это, Нянюшка?
– Это об одном из величайших даров, которым наградил человека Творец. Дар нарекать имена.
– А книга? – я заглянул на обложку. – Это Библия!
– Да, настоящая Библия, а не тот адаптированный суррогат, который сейчас на слуху у всех и в котором ищут себе оправдания все грешники мира.
Я мало что понял из ее тирады. И из того бесчисленного количества тирад, которые последовали за первой.
Но я уже знал – все, что говорит Нянюшка, вложили в нее мои родители. Поэтому слушал и запоминал, еще не понимая ничего, но всем сердцем желая понять.
Библия стала моим путеводителем на этом пути, а карандашные отметки матери – компасом заблудившегося странника.
***
– Меня переводят на базу, Ларри, посадочный модуль готовят на завтра.
– Значит на этой земле это наша последняя встреча, Надя…
– Ты говоришь о земной жизни?
– Да. И пожалуйста – перепиши сейчас запись с этого диктофона на свой мобильный. Дзенконски дал мне эту игрушку, чтобы я развлекался, увековечивая собственную жизнь для потомков. Я не хотел бы, чтобы запись попала к нему в руки.
– Конечно. Но мы так и не договорили, Ларри…
– Сейчас я скажу лишь одно – Надя, я благодарю Творца, что уйду не в одиночестве. Мысль о тебе согреет меня в самый последний миг, я знаю. Ты плачешь?
– Ларри…
– Иди, тебя зовут, слышишь? Когда вернешься на базу – открой мою ячейку в стене командования, пароль «Езеро». Там будут доказательства, что миссию 61-го года специально направили в район западной кромки Исиды – отец успел написать матери сообщение, недоумевая, зачем их туда посылают. И это был не метеоритный дождь, Надя. В восточном районе Езеро я нашел осколки ракеты. Многое затянуло в пески, но следы преступления правительства все еще можно найти.
– Ларри… Я найду их, я опубликую карту пещерного Марса – даже если на это уйдет вся моя жизнь!
– Будь осторожна, Надя, и – прощай!..
– Когда мне исполнилось шестнадцать, Нянюшка начала слабеть. Я замечал, что она, всегда такая деятельная, подолгу стала стоять на балконе и смотреть, как колышутся верхушки деревьев прямо перед ней.
– Куда ты пойдешь, Ларри, когда меня не станет? – однажды спокойно спросила она.
– В летную школу, – ответил я, едва сдержавшись, чтобы не броситься к ней на грудь и не зарыдать. – В летную школу, затем – в отряд астронавтов.
– Я верю, что ты найдешь его, мой мальчик. И узнаешь правду.
В последний день она принесла из маминой комнаты какие-то бумаги.
– Здесь распечатка их переписки. Ключ к шифру найдешь сам – я его не знаю. В последнем письме есть что-то важное, я помню лицо твоей матери, когда она его читала.
Нянюшка приложила руку к груди – именной поисковик услужливо замигал.
– Что с тобой, Нянюшка? – бросился я к ней и усадил на диван.
– Я хочу, чтобы ты дал мне имя. «Нянюшка»… Сколько этих нянюшек, безликих и таких похожих одна на другую. – Как бы ты назвал меня, а, Ларри?