Отель спит. Едва ли кому-нибудь снится происходящее сейчас наяву: некто с советским паспортом в кармане бесшумно пробирается в лабиринте полуосвещенных коридоров, озираясь на стеклянный эркер, за которым царит полный мрак.
Осторожно выхожу к лифту и спускаюсь вниз в окружении мертвой тишины. Без пяти минут четыре. Лифт падает с двадцатого этажа, словно камень, пущенный из пращи. В вестибюле сонный швейцар, получив доллар, открывает мне выход на улицу, и я, оглянувшись, ловлю его удивленный взгляд.
Черный от дождя тротуар. Из-за угла на крутом повороте вылетает машина. Два желтых янтаря ее фар гаснут у подъезда гостиницы. Тотчас же из распахнутой дверцы высовывается рука и втаскивает меня в автомобиль…
Нет, это не похищение, не рука «Коза ностры». Просто мы с шофером генерального консульства Василием Петровичем Кузнецовым едем к заливу ловить крабов. Днем я был в нашем молодом консульстве и после делового разговора, возвращаясь в отель, учуял в машине запах свежесваренных раков или чего-то в этом роде. Водитель, невысокий, плотный человек, уже немало походивший по колкому жнивью жизни, но, видно, сколоченный на долгие времена, приоткрыл кастрюлю с уловом.
Мы быстро сговорились. Я еще не знал, что доброй заботой друзей лягу поздно, что едва усну, как часы, идущие внутри нас, вытолкнут меня из постели да еще вроде бы наподдадут большой стрелкой. И вот теперь, кляня свою опрометчивость, мчусь в черных пролетах узких улиц ловить крабов, черт бы их побрал! Скажу откровенно, вышел я из гостиницы в желании исполнить уговор, но и в надежде, что о нем забудут другие. Не тут-то было!
Машина несется по холмам и низинам Сан-Франциско, закованным в бетон и асфальт. Спит отель «Уэтсбери», и спит город, только где-то в стороне, бессмысленно в этот час, кривляется неоновый зазывала, обращая в немоту опустевших площадей истошный призыв посетить бурлеск «Кондор» с участием Кэррол Дода, да длится ночное бдение в загадочных переулках Китайского квартала.
Показался знаменитый мост Золотых ворот — Голден-гэйт бридж — серая громада, уходящая в бесконечность. Пирс встретил нас неожиданным многолюдьем. Неужели все они встали еще раньше нас, завели свои «плимуты», «бьюики», даже «кадиллаки» и махнули сюда ловить крабов?
Оказывается, они еще и не ложились. У причалов покачивались десятки катеров, а их владельцы разъезжались после вечеринок, отшумевших на борту утлых суденышек. Пошатываясь, они усаживались в машины. На полную мощь гремели транзисторы.
Какая-то женщина в шортах истерически смеялась. В каютах катеров гасли огни. Последняя пара дотанцовывала на пирсе. Последний автомобиль умчался, обдав нас звуками модной песенки Хампердинка. Наступила тишина. Мы остались одни в предрассветных сумерках на самом урезе берега.
Залив Сан-Франциско огромен. Его свирепые штормы не менее опасны судам, чем буйство открытой воды. Сейчас залив лежал в безветрии, спокойный и туманный. Таинственность нависшей над ним пелены будила воображение. Не здесь ли разыгрывались драмы на браконьерских джонках, так хорошо описанные Джеком Лондоном? Давно миновали времена короля пиратов «Большого Алека», когда рыбачьи патрули возились в Верхней бухте и на впадающих в нее реках с бесчинствующими ловцами креветок, которые чуть что пускали в ход ножи и давали себя арестовывать только под дулом револьвера.
По каменным ступеням сходим на доски причала. Василий Петрович достает из рюкзака две большущие чаши весов. К каждой из них прикручены гниющие головы тунцов, источающие невыразимую вонь.
Вот на этот запах, понимаете, и идут ошалелые от восторга крабы. Он им милее аромата изысканных духов Вылей в чашу хоть целый флакон «Шанели» — не подойдут, а вот на гниль — пожалуйста, сколько угодно! Чаша весов висит на трех коротких цепях, они сходятся, образуя треугольник, и к его верхней точке привязана веревка.
— Американский самодур, так это называется, — сказал Василий Петрович.
Термин вполне знакомый рыболову. На Черном море с помощью самодура ловят бычков, ставридку и прочее. Но там снасть совсем другая А здесь неужто все ограничивается чашей? Да ведь и она неглубока. Вроде как мелкая тарелка.
— Секрет тут простой, — объясняет Василий Петрович. — Только краб заползет на нее, на чашу, надо ее спокойненько так поднимать. Сползти он не успеет — туго соображает, — а уж если вы беседуете с кем, зазевались, значит, он уйдет. Веревку, стало быть, нужно держать на весу, чувствовать, что там, под водой, делается.