«По мере того, как старшее поколение увядает, а молодое становится зрелым, мы будем все чаще и чаще возвращаться мыслями к «холодной войне» — периоду, отмеченному относительной стабильностью и большой степенью ясности. «Холодная война» была определенной формой мышления, которой нам будет все больше и больше недоставать сейчас и в предстоящие годы».
Бжезинский оплакивал «холодную войну», как родную мать. Спустя срок я увидел его в Нью-Йорке, в Интернациональном клубе печати при ООН. Нас познакомили в кулуарах. Сухощавый, с мелкими птичьими чертами лица, с прической «бобриком», он ровным голосом прочел собравшимся журналистам-международникам нечто вроде лекции о «советской угрозе», аккуратно сложил какие-то листки в папку и смахнул какую-то пылинку с пиджака.
Хотелось думать, что, привлеченный на пост помощника президента по национальной безопасности, Бжезинский проникнется чувством государственной ответственности и, как один из тех, кто стоит у руля внешней политики, внесет свой вклад в разрядку международной напряженности.
Но произошло другое.
Дипломатия — искусство возможного. Эта старая формула точна и ясна. Она предполагает трезвый и взаимный учет интересов, а также доброй или злой воли международных партнеров. Дипломатия, желающая невозможного, не достигает ничего или приводит к войне. Признание принципа мирного сосуществования придает этой формуле новую ценность, ибо что же можно предложить взамен в нашу эпоху? Существует понятие «дипломатия канонерок», но всего лишь как иронический псевдоним демонстрации военной силы. Внешняя политика Гитлера, деятельность Риббентропа получили, как известно, насмешливое и вместе с тем зловещее название «ультрадипломатия». Она и была не строительством мира, но подготовкой к войне.
Советология — желание невозможного. Ее программа сокрушения Нового мира — ирреальна. Советологи обманывают себя и своих патронов. Но именно их злокозненные идеи Белый дом вводит сейчас в международный обиход. Советология также и совокупность приемов психологической войны с антисоветскими целями, и ныне особенно ясно обозначился процесс перемещения ее принципов из круга реакционной и буржуазной пропаганды в сферу внешней политики.
Один из главных инициаторов этой политики — Збигнев Бжезинский. Да, впервые в Белом доме такой видный пост занимал советолог-профессионал. Тот, кто на протяжении последнего десятилетия знакомился с политическими статьями, лекциями и книгами Бжезинского, без труда различал его почерк во множестве акций американской внешней политики.
Заглянем в американские источники, поскольку деятельность Бжезинского озадачивала и пугала всех здравомыслящих людей в США.
Журнал «Нью-Йоркер»: Бжезинский «использует свой доступ к формированию внешней политики Соединенных Штатов для таких решений, которые согласуются с его антисоветскими убеждениями». И далее: «Его первая реакция, как правило, обладает антисоветским звучанием».
«Нью-Йорк таймс»: «Он, как никто другой из официальных американских лиц, заинтересован в том, чтобы столкнуть Китай с Советским Союзом».
Сенатор Дж. Макговерн: «Бжезинский преисполнен решимости проводить внешнеполитический курс на кризисы и противоборство».
Сенатор Ч. Дигс: «Бжезинский превращает Африку в поле битвы для американо-советской конфронтации».
Помощник президента начал так судорожно вертеть руль внешней политики, такие закладывать виражи на ровном месте, что чиновники Госдепартамента стали на полном ходу сигать из машины в разные стороны: не случилось бы непоправимой беды.
Не будем обольщаться. Сайрус Вэнс и его коллеги — вовсе не друзья Советского Союза или нового, в муках рождающегося Ирана. Но они знают, что дипломатия, как уже сказано, искусство возможного. Поэтому лучше спрыгнуть на ходу, прежде чем лопнет тяга рулевого управления. Водители знают, что это такое в автомобилизме. Ну, а чем оно, это самое, грозит в политике — нетрудно себе представить.
Бжезинский был Гришкой Распутиным Белого дома. Конечно, разница бросается в глаза, что и говорить. Один — полуграмотный мужик со смоляной бородой, в суконной поддевке и лаковых сапогах. Другой — профессор, гладко выбритый, в строгом костюме из серой шерстяной фланели.
Но несомненно и сходство. Влияние профессора на президента можно сравнить лишь с гипнотическим воздействием Распутина на слабодушного и неумного царя. Одного нашли в чаще сибирской тайги, другого отыскали в дебрях советологии. Впрочем, в заокеанском случае произошло обратное. Помощник нашел среди зарослей арахиса будущего президента, так что это обстоятельство определим не к сходству, а к разнице.