Но я опять отвлекся: я говорил про встречу с родителями Люси. Кристиан почти сразу задал мне такой вопрос:
— Вы вроде бы записывали отца на диктофон? Он вам рассказывал свою жизнь?
Я не мог признаться, что вообще не переслуши-вал материал: сильно сомневался, что вообще хоть что-то там пойму; и ответил ему: да-да, действительно делал записи, — если хотите, перешлю их вам. Конечно, задним числом мне было ужасно стыдно вспоминать свои дебильные вопросы, и я сказал себе: ох-хо-хо, придется подчистить, подрезать то-се, — и в тот же вечер, поскольку Люси решила провести этот скорбный день дома, с братом, я надел наушники и прослушал все три часа звукозаписи. What a ride. Я был изумлен. Это как слушать какую-нибудь передачу по радио «France Culture» или читать книгу из серии «Земля людей» — опыт долгий, томительный и совершенно потрясающий. Что я за дурак, — тогда, в момент записи, я вообще не слушал, что говорил старик. Просто в голове не укладывается, как будто у меня включилась какая-то внутренняя блокировка, как говорят в психоанализе. А в этой записи — поразительная история. Про смерть его матери, самоубийство отца, про то, как жил он сам — незаконнорожденный ребенок, которого отвергла родня, который пошел батрачить, и как двоюродные братья отобрали у него наследство, как он выучился водить сельхозтехнику, подрабатывал точильщиком, нанимался корчевать лес: «Две недели сидели на болоте, вырубали кусты, валили тополя и распиливали на бревна». Конечно, сильный местный акцент и голос стариковский, с дрожью, но все понятно. Очень странно, во время записи я вроде был там — и отсутствовал. Как заклинания, звучали названия мест, которые в то время были мне совершенно незнакомы: Чертов камень (на самом деле так некоторые зовут Стоячий, сказала мне Люси), сти-ральня, река, Люкова роща — все в его жизни крутилось вокруг Пьер-Сен-Кристофа и горстки окрестных деревень — Вилье, Фэй, Бене, в масштабах носового платка. Съездить в Ниор — событие. Кулонж-сюр-л’Отиз с его парой тысяч жителей — настоящий город.
Вопросы, которые я задавал ему сонно и машинально, доконали меня окончательно, и я их вырезал начисто. Как я мог не обратить внимания хотя бы на историю с книгой, написанной учителем, — в уме не укладывается! Дед рассказывает мне, что сельский учитель написал книгу о его матери, а я его ни о чем не спрашиваю, ничего не уточняю — вообще. Мне по барабану. Короче. На другой день я поговорил с Люси, она была не в курсе. Спросила у отца, тот тоже ничего не знал. Книга? Какая книга? Я порылся в каталоге Национальной библиотеки, о Пьер-Сен-Кристофе — ничего, кроме двух открыток с видом Стоячего камня и церковью. Легче искать иголку в стоге сена. Мог ведь спросить у старика хоть фамилию учителя, чтоб облегчить себе работу. Так нет же, не спросил.
Забодай ее чумка, эту администрацию. Сегодня случился полный облом: отказались засчитать мой диплом как эквивалент документа специалиста-агрария. Ну не скоты?! В письме из сельхозпалаты так прямо и говорится: «Несмотря на полученные Вами знания и навыки, подтвержденные успешным завершением магистерской программы второго цикла и написанием в данный момент диссертации по антропологии, мы не считаем их соответствующими перечню компетенций, нужных для управления фермой[29]. Соответственно, как уже указывалось по результатам первичной оценки Ваших знаний, Вам предлагается пройти один из указанных учебных курсов с целью получения сертификата о допуске к работе в сельском хозяйстве». Оценка знаний — самая унизительная штука, какой меня когда-либо подвергали: Гонтран, советник из нашей сельскохозяйственной палаты, к которому я попал, просто сообщил мне, что компетенций у меня никаких нет, кроме одной — учиться и приобретать компетенции[30]. Чтоб он сдох, чтоб ему голову расшибло куском тофу, как говорят японцы.
30
Дословная цитата. См.: Методическое пособие советника по работе с поступающими. Гл. II: Компетенции тех, у кого их нет. С. 7.