Выехали мы на двух машинах и поехали каждый к своей лодке. Я надел камуфляж цвета хаки, купленный незадолго до того в благотворительном магазине, военную куртку того же происхождения, на лбу у меня красовалась повязка в стиле Apocalypse Now и «Рэй-Бен» (Ray-Ban™), — фотографии вышли просто позорные, ха-ха, ни дать ни взять слет деревенщины на протоках Луизианы. Люси поехала просто в спортивном костюме. Теперь мне нужно открыть ужасную правду: в гребле я профан. Трудно признаваться, но Люси гребет намного лучше меня.
Когда она сидит на корме и держит руль, то все в порядке и лодка идет прямо; когда я сажусь на то же место — жди беды; мы все время рыскаем по протоку, то заберем вправо — бац! — врезались в берег, то влево — бумс! — наткнулись на дерево, и так далее.
Так что для меня — в смысле демонстрации мужской силы — экспедиция поначалу не задалась. Было восемь утра, небо сияло голубизной, мы отчалили от пристани в направлении Ла-Гаретт, чтобы там встретиться с Линн и Максом, предстоял час пути, я включил через колонку свой плейлист на тему болот, река смотрелась великолепно, очень инстаграммогенично. Посреди лодки торчал синий контейнер с набором жизнеобеспечения и еще чемоданчик с тем, что не влезло в синий контейнер. Я посмотрел на карту, сориентировался по солнцу и сказал: нам туда! — чем сильно позабавил Люси; конечно, туда, а куда еще-то? Я стал грести, и тут выяснилось, что само собой оно как-то не выходит. Короче, после десятиминутной перепалки и двух внеплановых встреч с берегом я был понижен в звании до юнги и вынужден сдать пост рулевого. Жизнь суровая штука, но надо признать, что, когда бразды правления взяла Люси, мы стали двигаться в два раза быстрее и, главное, неизмеримо прямее. Так что я демонстрировал грубую мужскую силу, сидя на носу лодки.
Мы, конечно, могли обойтись и одним судном, лодки тут достаточно просторны, чтобы вместить нас четверых с вещами, но мы с Максом сочли, что лодка на каждую пару смотрится круче, шикарней и, кстати, больше соответствует характеру исследовательских задач; так что новые Нинья и Пинта, как некогда, дружно рассекали волны: мы решили провести эту экспедицию под знаком науки и натуралистов далекого прошлого. Макс решил мне подыграть и захватил великолепный складной мольберт из лакированного дерева, и радостно сообщил нам, что тот побывал с Делакруа в Алжире, этот мольберт видел алжирских женщин! Еще он захватил свою коробку акварели; я искренне надеялся, что приключения все же дадут ему время для зарисовок с натуры, какие оставляли все исследователи.
Главной неожиданностью этого уик-энда, помимо болотных чудес и наслаждения дикой природой совершенно в духе Руссо, стала Линн. Мало того что у нее оказался золотой характер, всегда отличное настроение и необыкновенная энергия, так она еще (вот так сюрприз!) знала Болото как свои пять пальцев: в юности она несколько лет подряд работала лодочницей на прогулочном судне, то есть возила сотни туристов по рукавам[34] и протокам и рассказывала им о ясенях, стрекозах, выдрах и т. д., и т. д., о повседневной жизни Болота, стоя на лодке и управляясь длинным каштановым шестом, который называется «пигулья»; для нашей экспедиции она захватила оба варианта — и пигулью, и багор, прибыв на место встречи; мы с удивлением увидели, что она стоит на корме плоскодонки[35] и ловко ведет свое судно, погружая орудие в тину, как и положено по традиции: именно так люди вели лодки по болотам в течение многих поколений. Макс полулежа устроился на передней банке и уже начал рисовать, — он явно не собирался грести, только в крайнем случае, если выйдет из строя его любимый мотор; но, судя по атлетической фигуре «мотора», которому очень шла косынка, элегантно повязанная на голове в духе израильской рекламы 1950-х годов, поломка могла случиться нескоро.
Итак, мы отправились в путь. Забавно проплывать деревни и видеть дома с тылу, и открывать для себя целую жизнь, невидимую с уличной стороны: какие-то огороды, штабеля дров, сараи, качели… все это тянется вдоль берега. Что за спокойствие, что за чудная неспешность! Я выключил болотную попсу, решил поберечь батарейки динамика для привала, а пока насладиться тишиной. Мы болтали, Люси рассказывала мне что-то про флору; «Еще несколько лет назад все было затянуто слоем ряски, — говорила она. — Плывешь и вспарываешь ее носом лодки, как будто скользишь по зеленому полу. Теперь ряска полностью исчезла». Повышение температуры, усиление фильтрации за счет новых водозаборных станций, изменение растительного мира — все это нарушило хрупкий баланс. Сегодня трудно себе представить, что эти бесчисленные каналы (по словам Линн, тысячи километров) когда-то были сплошь покрыты зеленью, словно ковер для насекомых. Макс лежал, закинув руки за голову, и о чем-то мечтал; очень быстро мы покинули главное русло Севра и углубились в изгибы малых протоков. Я, как мог, прослеживал путь по своей карте, но дело было нелегкое; мы плыли под ясенями и тополями, их свежие, ярко-зеленые листья дробили солнечные лучи; временами прореха в зелени выплескивала на мутную воду целые потоки ослепительного света. От красоты вокруг я ощущал какой-то невероятный восторг. Я не сдержался и завопил «И-я-ху-у!!!», как опереточный ковбой. Было приятно, в тени немного прохладно, но гребля согревала. Макс сидел лицом к носу лодки и рисовал Линн, которая размеренно погружала шест в тину, опиралась на него, толкая лодку вперед, и потом вытаскивала шест ловко и споро. «Что-то я растеряла былую сноровку», — сказала она.