Красивый план.
Из животноводства мы планировали заняться разведением только людей и делать это самостоятельно.
Нас охватило такое воодушевление, что мы спаривались, как олени в период гона, — только делали это весной. Мало-помалу сомнения Люси насчет работы со мной таяли — «ветер страсти прогоняет тучи страха». Очень скоро, гораздо раньше, чем мы предполагали, и при помощи крупной бумажки с нашей стороны тогдашний арендатор (вообще-то, дальний родственник Люси) оформил себе пенсию и переехал в Маренн, «где у него давно имелась дамочка» (версия матери Люси).
Затем я открыл существование Сельскохозяйственной палаты, в мою жизнь вошел г-н Гонтран и начались административные заморочки.
Люси ломала голову, как перепрофилировать ферму (продать неподходящий инструментарий, заменить другим, что-то сделать с имеющимися посадками (картофель, люцерна, лук), спланировать севооборот, выстроить новые цепочки продаж — словом, куча разных вопросов, по которым, в общем-то, господин Гонтран оказался неплохим советчиком), я выкраивал время скосить траву между обрезкой яблонь, первой вспашкой и штудированием книг про загадочные нравы вредителей — моли, тли и прочих мерзких тварей, которых я с радостью отправлял к праотцам или за забор к соседу: летите, голуби, летите.
Был открыт юридический фронт, и с середины мая бушевала великая банковская война.
Я нашел идеальное название: «Добрые дикари», соединив в нем Монтеня, Руссо, Леви-Стросса и креативный брендинг, столь любезный классикам маркетинга.
Египтология и сельское хозяйство тайно связаны друг с другом: сумма денег, которые надо вложить, чтобы лет через пять заработать три гроша, — поистине фараоновская.
И это притом, что мы ничего не делали с домом, разве что наскоро кое-где подкрасили, привезли четыре кухонных элемента из «Икеи» (IKEA™) и остальную мебель — из секонд-хенда.
Август, месяц знамений и падающих звезд, второй месяц нашей здешней жизни, был волшебным. Стояла жара, но нам было хорошо. Мы собирали яблоки; Люси продвигалась в планировании и разбивала первые грядки, мы ели овощи с огорода, посаженного нашим предшественником; лук уродился не очень, но нам удалось за бесценок сбыть почти весь урожай, оставили только килограммов сто в подвале; из сортировки картошки устроили целый праздник и дико повеселились; мы этой картошкой не сильно занимались, треть выкопали зеленой и выбросили, — в общем, музыку врубили, лампочки повесили, как на деревенских танцах, накупили сосисок, нажарили пятнадцать кило домашней картошки фри и созвали всю округу до самого Секондиньи и весь Пьер-Сен-Кристоф; и Макса с Линн, и Матильду с Гари, и, конечно, Арно, даже главного могильщика Марсьяля, и Пако с его корешами из кафе «Рыбалка», и Франка, и моих лондонских знакомцев Кейт с Джеймсом; все сначала перебирали картошку, а потом пошли танцевать и веселиться до упаду.
Макс преподнес мне подарочек, гад такой: двух черно-белых вислоухих свинок баскской породы, он ездил за ними аж в Пиренеи. Сказал, что они быстро решат вопрос с паданцами яблок и с зеле* ной картошкой — в идеале просто выпусти их на волю и забудь! И действительно, в чем-то он оказался прав; они неплохо поладили с собакой, и мы окрестили их Ромео и Джульетта. Джульетта оказалась гораздо сообразительней Ромео, но я верю, что он нагонит.
Таким образом, население «Добрых дикарей» выглядит следующим образом:
два кота,
старый пес,
две свиньи,
несколько полевок,
семья ежей,
миллионы невидимых тварей большей или меньшей вредоносности
и два взрослых гоминида.
Только что от меня вышел Макс — заезжал на обед: ему хотелось, пока не льет, немного разъездить свой мотоцикл. Он сообщил мне новости из деревни: все в порядке. Арно отлично адаптируется в «Дебрях науки», он счастлив, Матильда рада возможности немного о нем позаботиться. Мы боялись, что он будет сильно дезориентирован после продажи дедушкиного дома, но нет. Он очень часто приезжает помогать нам ремонтировать технику, почти каждые выходные проводит у нас, но об этом Макс, конечно, и так знал.
Завсегдатаи кафе «Рыбалка» по-прежнему клюкают ежедневно, с шести до восьми вечера, но сам Максимилиан, по его словам, в последнее время заезжает туда реже, а больше времени проводит дома вместе с Линн. Толстый Томас невыносим, вечно брюзжит и очень мучается от паховой грыжи, которую боится оперировать.