— Ты все перекроила и опять отправила меня в нокаут.
И это он говорит, что со мной сложно? Да ему бы к зеркалу подойти, вот там он точно увидит человека, с которым действительно не бывает легко.
— Какой же ты ребенок. Я не смогу с тобой работать. Нам придется прямо здесь и сейчас решить…
— Решить что? — настороженно произносит мое наказание не пойми за какие такие грехи.
— Кто из нас уйдет, — ты или я.
Пауза затягивается. Демьян упорно молчит. Его скулы становятся еще острее. И еще быстрее наступает поздний вечер, очерчивая окна в непроглядную ночную темень. Теперь наши силуэты становятся тусклыми. Ведь напольная лампа освещает только ту часть кабинета, где расположен стол и основная рабочая зона.
— Я не уйду! — твердо заявляет этот наглец, в чем я, собственно, и не сомневалась.
— Хорошо. Тогда… завтра уйду я! До конца рабочего дня осталось два часа. Я приведу кое-какие дела в порядок, а после… напишу заявление об уходе. — боже, в самом деле, я слышу дрожь в своем голосе.
Снова придется уйти. Снова придется где-то на новом месте начинать все заново. Я практически сразу вросла в эту атмосферу заснеженных гор, тишины от городской суеты. Разве что еще не совсем коллективом удалось сработаться. Не успела завести друзей, а может оно и к лучшему.
— Ты тоже не уйдешь, — тихо произносит причина моей без пяти минут безработицы
— Это еще почему?
— Потому что… у меня есть дела и… ты в списке этих дел.
— Серьезно? Что, не хочется так просто отпускать свою жертву?
Демьян вдруг становится так близко, приближает свое лицо, нависая надо мной и при этом почти вжимая меня в диван.
— Отпусти!
— Нет. Я тут утром кое-что не закончил.
Набрасывается на мои губы, как голодный зверь. А я за какой-то короткий миг вдруг понимаю, что мои инстинкты самосохранения дают сбой. Конечно, я не отталкиваю его, как в тот первый раз, когда он бесцеремонно украл поцелуй. Наглый, бессовестный, дерзкий. где-то может быть грубым. но эти ощущения. Ох. эти непередаваемые ощущения.
Поцелуй — битва. Поцелуй — схватка. Поцелуй — сражение. Когда нервы накалены так, что держаться больше нет сил. Срыв предопределен, а падение неизбежно. Словно два борца на арене, мы боремся друг с другом, когда не властны над собой. Его губы на моих губах распаляют и действуют обжигающе. Это горячо. Очень горячо. И когда Демьян врывается своим языком в мой рот, касаясь неба, я непроизвольно издаю стон.
— О Боже! — почти шепотом я взываю к Богу.
Кажется, разум еще делает пару попыток в борьбе с сердцем, но я уже знаю, кто проиграл.
— Евгения, я… Ой, простите, позже зайду.
Я резко толкаю Демьяна в сторону, вкладывая в этот толчок все силы, что еще остались. Наверное, я до сих пор не способна здраво мыслить. Иначе как еще объяснить, что происходит дальше. Делаю замах и награждаю Демьяна хлесткой пощечиной. Его глаза вмиг становятся огромными, а полыхающие в них огонечки стремительно гаснут. Он в шоке. В общем то я тоже, но пока не готова этого признать и поэтому всеми способами надеюсь на то, чтобы он скорее убрался из моего кабинета.
— Выйди вон отсюда.
— Да ладно. Ты же сама не против была.
— Тебе показалось, — вскакиваю с дивана, выравниваю дыхание и одергиваю юбку до колен.
— Лгунья… твой стон явно не был похож на стон умирающего в муках, напротив, это был сладкий стон наслаждения, — произносит Демьян поглаживая свою щеку на которой, совсем скоро проявится отпечаток моей ладони.
Боже, как же сейчас стыдно смотреть в лицо Демьяну. И я собираю последнюю каплю хладнокровия, произнеся:
— Прочь, — все таким же строгим тоном, но добавляю чуть мягче. — Пожалуйста.
— Окей.
Демьян. он не просто хулиган, Демьян, он самый настоящий ураган. Он несет в себе такую разрушительную силу, которая способна смести абсолютно все на своем пути. И вот я словно как какая-то букашка, попалась под этот сокрушительный ветер, который точно не выстою. Да что там говорить, я уже сдалась.
Хочется кричать на саму себя. Женя, какого хрена? Тебе было мало тяжелого детства, проблем с единственным родителем. Не успев вдохнуть сладкого воздуха свободы в свои восемнадцать встретить любовь. Не ожидая подвоха, отдаться этому сладкому чувству, раствориться в нем. А потом снова трагедия и снова травма.
Зарекалась после никогда не вступать в отношения и уж тем более не влюбляться. Лучше целиком и полностью отдать себя карьере. Ведь она не умеет так больно ранить, как люди, когда их подпускаешь близко.
Жизнь меня любит проверять на устойчивость. Наверное, именно поэтому периодически подкидывает мне самых неустойчивых людей.
9. В сладострастном ожидании
Демьян
— Женя, открой! — около часа я штурмую ее дверь.
Я знаю, что она там. Женя всегда рано встает. Обычно я слышу, как она выходит из номера, когда я только открываю глаза и еще полчаса нежусь в пустой постели. Да, именно пустой. Потому что эта самая особа разворошила и пошатнула мой привычный мир. Кстати, меня это так дико бесит на самом деле.
И вот в это утро я кладу на плаху все свои планы и мечты по поводу того, как раздраконить дракониху, и колочу что есть мочи эту чертову дверь в надежде, что она откроется и появится та самая неприступная дьяволица. Но надежды рассыпаются, как карточный домик, а за дверью стоит только оглушающая тишина. Словно дурной вестник.
У меня начинает складываться плохое предчувствие. Возникает оно как возле двери ее номера, так и не покидает возле двери ее кабинета. До тех пор, пока я не увижу Женю. Кажется, волнение будет только расти, как целый рой пчел, залетающий в пустой улей.
В кабинет я даже не стучусь, а бесцеремонно врываюсь, чтобы усомниться в своих догадках. А когда натыкаюсь на своего дядю, сидящим в кресле моей начальницы, то у меня земля из-под ног начинает уходить.
— Доброе утро, Демьян.
— Дядя? — задаю самый тупой вопрос я, так как дедукция сейчас явно работать отказывается. Ушла, так сказать, в зимнюю спячку, и ни один будильник ее не разбудит.
— Что-то случилось? — как всегда, по его виду сложно прочитать, рад он или расстроен.
Хладнокровие — основная черта характера моего дяди, и в данный момент она является огромной преградой на моем пути. Я бы все отдал, чтобы прочитать, о чем сейчас думает Алекс, но единственное, что можно узнать по его лицу, только то, что он спокоен как удав.
— Где Евгения?
— Уехала
Уехала… и виноват здесь только я. Так отчаянно я еще не нуждался никогда и не в ком. Даже в родительской любви.
— Ее надо вернуть
— Зачем?
— Это я виноват
— Я не совсем понимаю. О чем ты?
— Я ее довел до такого состояния. Она из-за меня уехала.
— Из-за тебя? Что ты такое говоришь?
— Да, из-за меня. Говорю, что я ее выгнал…
— Да нет же, она сама попросила отгул. Сказала, что появились какие-то срочные дела в Москве, но клятвенно заверила, что к вечеру уже вернется.
Фух… отпустило, кажется. Прямо булыжник с сердца вынули.
— Демьян, а ну рассказывай, что ты там опять натворил?
— Я… э… Ал, ну как я тебе? А? Даже тебя, вечно спокойного, удалось на эмоции вывести. Вот оно, самое настоящее удивление.
— Демьян, ты бредишь? — устало произносит дядя, и переключает внимание на стопку бумаг у себя под рукой.
— Забыл? У меня же сессия через три недели. Экзамен по актерскому искусству. Вот, готовлюсь.
— О… после твоего заявления удивление теперь точно будет моей основной эмоцией вместо спокойствия.
— Ну, не буду тебя отвлекать. Пойду еще немного по репетирую.
— Погоди
— Что такое?
— Вася звонил.
— Который твой брат?
— Именно, но в первую очередь он твой отец.
Мимо ушей пропускаю его последнюю реплику.
— И что хотел человек, который вообще не в курсе такого слова, как «отец» и какую роль он должен исполнять в жизни своего ребенка.