Дверь в большую гостиную, где сегодня множество детей водило хоровод, действительно было трудно пропустить. Она, не скрипнув, открылась и Лоди замер на пороге, задержав дыхание и боясь сделать шаг в темноту из слабо освещенного коридора. Он боялся не темноты. Он боялся того, что случится, стоит ему перешагнуть этот порог. В глубине комнаты метнулась фигурка, силуэт которой слабо подсвечивался светом двух спутников из окна. Не добежав пару шагов, Сержи замер.
— Не включай свет. — прошептал он. — Закрой дверь.
Лоди тихо прикрыл дверь и положил руку на разошедшееся в груди сердце. Казалось, звук его ударов был слышен во всем спящем доме. Но притяжение рыжеволосого омеги было так велико, что Лоди даже не осознал, как прошел эти несколько шагов до Ежика и дрожащей рукой взял его тонкую ладошку, поднося к своим губам.
— Я нравлюсь тебе, Лоди? — тихий шепот взволнованного Ежи доносился сквозь грохочущее сердце, как сквозь вату.
Лоди поцеловал запястье дрожащими губами и прижал маленькую изящную ладошку к своей груди.
— Слышишь, как бьется сердце? Разве ты можешь не нравиться, Серхио? При виде тебя сердце вначале замирает, а потом начинает биться так сильно, что однажды оно просто вырвется из меня. Ты такой прекрасный, Сержи, как лепесток цветка дерева энго. Такой же нежный и хрупкий, что мне страшно до тебя дотронуться, — шепот Лодио разносился по пустому залу и таял отголосками в темных углах. — Мне кажется, что если я сожму твои пальцы на микрон сильнее, ты рассыплешься как стеклянная ваза, на мелкие осколки.
— Дурачок! — Серхио выдохнул и улыбнулся. Это было слышно в темноте и в слабом свете из высокого окна Лодио действительно разглядел улыбку на лице омеги и блестящие от возбуждения глаза. — Я сильный и крепкий. Не бойся. — И он внезапно прижался такими же пересохшими губами, как и у альфы, царапая корочками, на ощупь пробуя в темноте чужие губы на вкус.
Альфа накрыл его губы своими и обхватил за талию, плотно прижимая к себе. Дрожь и жар тел, горячие ладошки, гладящие спину альфы, расслабленные горячие губы и бугорок, прижавшийся к животу, внезапно заставили Лоди застонать. Мучительно, хрипло, жарко. От поцелуя вело голову и рука сама обхватила затылок, лаская мягкие рыжие волосы, а вторая опустилась на податливые упругие ягодицы, вжимая омегу в себя, вначале просто поглаживая округлости, а потом и тиская их, бездумно и горячечно.
Лоди целовал нежно, мягко исследуя кромку зубов, проталкивая язык внутрь, соприкасаясь языками, отчего их тела как будто било короткими ударами молний, проходящих по всему телу. Колени ослабели и подрагивали, и альфа вцепился руками, покрепче вжимая в себя податливое тело, не в силах разжать руки. Тонкие трикотажные штаны Сержи ничего не скрывали и его возбуждение поднимало желание Лоди на новую высоту, мучительной болью отдаваясь внизу живота, заставляя яички подобраться, а член упереться в брюки в неудобном положении.
— Охренеть!!! Я сейчас упаду, — прошептал Серхио обессиленно, отрываясь от чужих губ и кладя голову Лоди на плечо, сцепив руки у него за спиной. — Ноги не держат. — доверительно выдохнул он, тяжело дыша.
Лоди отпустил Сержи, перехватывая того под коленками и спиной, поднял на руки и медленно и аккуратно понес к стене, обойдя ёлку. Часть сознания еще работала и этим краешком он понял, что, когда они спрячутся за елочкой, их не будет видно от двери, если кто-то войдет.
Чего он не мог знать, что за ними наблюдают Ли и Мэд по виеко, споря и удерживая друг друга. Вернее, Мэд порывался бежать в гостиную и «поотрывать все к чертям собачьим этому идиоту… как знал, что ему нельзя верить, черт меня дернул вас всех послушать, отпусти меня, пока еще не поздно!»
А Ли повис на шее у Мэдирса и упрашивал не портить их сыну новогоднюю ночь и первый поцелуй. Верить Ежику. Доверять. Иначе он сорвется и убежит из дома. Ему уже шестнадцать. Пусть он попробует это дома, чем в погоне за запретным плодом будет прятаться от них по всей вселенной.
Лоди тем временем прислонил Ежика к стене и, прижавшись всем телом, потирая своим стояком о чужой, одним языком легонько трогал губы размякшего омеги. Ежи стоял, привалившись к стене, раскрыв рот, запрокинув голову, и тяжело дышал, высоко вздымая грудь. Соски натягивали ткань смешной футболки с оленем Рудольфом — Лоди странным образом вспомнил то, что ему рассказывали об этом празднике, и даже имя оленя всплыло на поверхность. Подсознательно он цеплялся за отвлекающий фактор, какие-то несуразности, но Ежи, такой невозможный, такой зовущий, такой сладкий, стоял перед ним и молчал, закрыв глаза.
Лоди, сдерживаясь, до боли стиснул зубы. Надо завтра посетить стоматолога. Странно будет, если помощь медэкса не понадобится.
Он перевел взгляд на стены, чтобы отвлечься от вида зовущего омеги, и посмотрел на фотографии, развешанные на стенах. На каждом фото семейство Лау-Кайрино весело улыбалось. И рыжик, его рыжик, который сейчас, сжимая до боли кулаки, стоял у стены, тоже был таким юным и счастливым, что альфье чувство защитника, глубоко спрятанное внутри, шевельнулось в глубине грудной клетки и внезапно поставило мозги на место. Страсть не исчезла, но она стала управляемой. Зубы разжались, и тяжелый вздох, очищающий, глубокий, разорвал тишину помещения.
Он сел рядом с Ежи, опираясь спиной о стенку.
— Нам надо остановиться, Ежи… В смысле притормозить… Расскажи что-нибудь, пожалуйста, иначе… Как давно я тебе нравлюсь, например? — Лоди взял ладошку спустившегося и севшего рядом омеги в руку и стал поглаживать ее большим пальцем.
— Как же трудно и больно взрослеть, — прошептал Ежик.
Лоди надо было отвлечься, потому что он знал, что стоило провести легонько своей горячей рукой по этому отзывчивому разгоряченному телу, и их сметет лавиной. Он чувствовал, что стоит скользнуть ладонью, задрать эту смешную футболку, провести обжигающим движением ласково до этих возбужденных сосков, и сдержать рвущуюся на свободу гладкую сочащуюся головку в окаменевшем стояке будет уже невозможно. Ежи что-то тихо говорил, глядя на профиль Лоди, но тот его не слышал, ибо в мыслях… Он представлял, как освобождает Ежи от мягких штанов и выпускает на волю его топорщащийся член, дует на него, слизывает прозрачную капельку, и прикасается к ней влажными губами, и оба они срываются в нетерпеливый и безумный первый секс.
— … каждый день в школе. Ты, наверное, знаешь обо всех моих увлечениях. Отец говорит, что я влюбчивая ворона, и это правда. — Ежи тихо вздохнул и его взгляд опустился с лица Лоди на шею, плечи, грудь, прошелся по животу, на мгновение замер на бугорке в брюках и медленно, как будто поглаживая, прошелся по ногам. — Но ты… ты нравишься мне не так, как остальные. Я ведь уже полгода как, — Сержи запнулся, заморгал глазами, но заставил себя продолжить, — полгода как ты мне нравишься. Я решил проверить свои чувства — вдруг все это поверхностное, и быстро пройдет, но оно не проходит. Я пытался скрывать свои чувства, но последнее время это уже никак не поддавалось контролю.
Сержи сглотнул пересохшим горлом и требовательно уставился на Лоди:
— Ты будешь со мной встречаться? Даже невзирая на все мои предыдущие увлечения?
— Я умру, Сержи, если не смогу больше с тобой встречаться. — Лоди повернул голову к омеге и потянулся губами к нему.
— Постой, Лоди. Обещай, что никогда не упрекнешь меня предыдущими увлечениями, — Ежик положил пальчик поперек губ альфы, взволнованно дыша.
— Вот ведь весь в папочку. Это ты его научил, Ли? — усмехнулся Мэд, расслабляя напряженные плечи и оглядываясь на мужа.
— Выключай виеко, Мэд. Пусть они сами решают, что им можно, что нет. Вырос наш Ежик…
Мэд нахмурился, но просьбу выполнил.
— А ты помнишь свой первый минет, милый?
— Как вчера, Мэд. Надо бы повторить.
— Кто первый? — Мэдирс поиграл бровями.
— Давай в «камень, ножницы, бумагу»?
— Везунчик Ли! — Мэд завалил мужа на кровать и коротко поцеловал в нос. — Ну, что? Вспомним молодость?
И они вспомнили. Да так, что… Но это уже другая история.