— Я не виноват. Это все ветер, а с ним особо не поспоришь, — оправдывался Вася, поблагодарив пастуха за помощь. Уныло бросив взгляд в сторону видневшихся вдалеке машин и автобусов, куда придется тащиться с таким грузом, Вася сразу потерял основную половину своего задора и веселого настроения. Это ведь, как минимум, четыре километра!
Остальные курсанты из этой партии выброса так же приземлились очень весело и с приключением. Но вот лично Кацуба не зря так панически боялся этого прыжка. Его взбешенным ветром занесло в деревню, расположенную в пару километрах от аэродрома, и посадило на дом. А сам парашют зацепился за макушку рядом произрастающего дерева, что усложняло покидание места приземления. Уж самостоятельно покинуть свое пристанище Кацуба никак физически не мог. Нет, не совсем я точен. Была возможность отсоединения от самого парашюта. Но такую возможность он боялся использовать, поскольку сам парашют его удерживал на крыше, которая была весьма крутой и высокой. Снизу орали хозяева и требовали немедля освободить чужую территорию.
— Не имеете право, я здесь на задании, и только командир может потребовать, чтобы я покинул этот пост, — сопротивлялся и пытался объяснить Кацуба хозяевам причину своего нахождения на их крыше. — Вот сейчас за мной приедут и снимут. А у вас возможны крупные неприятности за помеху, исполнять важное задание. Лучше не нервируйте меня и оставьте в покое, тогда я никому ничего не скажу.
Мужчина почесал затылок, показал жене кулак и затолкал ее тумаками в дом. Правда, та продолжала кричать, но мужчина уже иным тоном объяснял Кацубе:
— Понимаешь, крышу вот осенью перекрыли, она потому и боится за нее. Темнота, одним словом. А сам я тоже в армии служил и понимаю, что такое приказ. Если уж скажут, то не только на крышу заберешься, и на любом столбе просидишь, сколько положено.
Издали к деревне Кацуба заметил несущийся автобус. Это его весьма порадовало. Помощь подоспела очень даже вовремя, а то у него уже заканчивались физические и моральные силы. Нелегко восседать на остром коньке после такого жесткого приземления. Крыша хоть и новая, но твердая и страшно неудобная для длительного ожидания. И еще к тому же давила острая нужда на посещение туалета. По всем имеющимся каналам. Буквально небольшая задержка грозила закончиться конфузом. Потом уже никто не поверит в его героическое настоящее.
Кроме мокрого и испачканного в коровьем дерьме Володи, остальные из их броска пострадали не меньше. Васю коровы слегка поколотили, Кацуба на конек сел не совсем удачно, что теперь ноги не мог вместе совместить, Панасюк повис на дереве. На поле, кстати, оно оказалось единственным. При прицельном приземлении еще не каждый профессионал попал бы на него. А у этого получилось легко и запросто. И главное не ногами, а мордой влетел в корону, пробил ее всеми частями тела, включая нос, лоб и уши, до самого низа и на полметра до земли не долетел.
Повис и трепыхается. Работавшие невдалеке молодые колхозницы весьма обрадовались такому гостю и часа два поначалу любезничали с ним и всего беспомощного прощупали, пока по его нижайшей просьбе не сообразили приподнять и вытолкнуть из лямок парашюта. Но и после еще очень долго не выпускали из своих объятий, защекотав его до синего каления. Он потом еще дня два икал, никак успокоиться не мог. Однако из всех пострадавших его как раз никто таковым признавать не хотел. Всем бы такое несчастье и почаще.
— Послушай, Володя, — уже в казарме, с восхищением пересказывая свое приключение, говорил Вася. — Это же все так классно получилось! Мне завтра еще хочется в какое-нибудь стадо влететь. Ну, и обхохотались мы с этим дедкой. Ну, пастухом этим.
— Нет, Вася, я не думаю, что у меня сегодня было удачное приземление. И веселым его назвать никак нельзя, — возразил Володя, хотя ему самому тоже уже интересным казалось по ряду причин. Во-первых, они выпили самогонки, закупленной в соседнем селе у знакомой бабки, а во-вторых, штаны успели обсохнуть еще по пути домой в казарму. Так чего теперь расстраиваться по поводу мокрого приземления? Действительно, их заход получился самым веселым и запоминающимся.
— Ой, а я с одной колхозницей назавтра о встрече договорился, — осмелел после стакана Панасюк, уже разрисовавший свое похождение, как крупное и донжуанское. — Я завтра специально спланирую опять к ним на поле, и она вновь прибежит спасать меня.
— Это если ты сумеешь выпрыгнуть, — хохотали курсанты, которым сам инструктор рассказал о методах выброса Панасюка из салона.
— Ой, вот только не надо за его басни принимать за правду! — пытался опровергнуть эти россказни сам Панасюк. — Сами видели, как он своим ботинком не позволял задержки.
Кацуба стонал, кряхтел и не желал заострять внимание на похождения тех частей тела, которые ему удалось отшибить о конек. Ему теперь эти амурные разговоры даже слушать не хотелось, поскольку, как минимум на период службы, самоволки на танцы придется отменить.
— А тебе сто раз долбили, что ноги должны быть вместе в момент приземления. Чего разбросал их по всему небу. Вот тебе и результат на лицо. Точнее, не совсем налицо, — уже со смехом уточняли веселые пьяные курсанты.
— Вон лежит еще и стонет, — хохотнул Шабанов, по вине которого курсант Волков отбил напрочь свой копчик.
Дело в том, что руководитель по мегафону настоятельно уговаривал Шабанова поднять ноги выше перед самой посадкой. А команду слушал Волков, который их и задирал. И сколько раз руководитель просил Шабанова приподнять свои болтавшиеся ноги, столько раз их Волков и поднимал. В результате в самый момент касания грунта Шабанов так и не исполнил команды, а у Волков ноги уже были выше головы. Жестко коснулся он копчиком о твердую поверхность аэродрома. Потом еще пару часов не мог и слова вымолвить. Да и сейчас, молча, пьет самогон и стонет.
Кацуба также понимал правоту своих товарищей, но разве там, в небе у него были в голове мысли? Они с таким же успехом разбросались по всему организму и застряли вместе с душой и сердцем в пятках. Кстати, он и их так же отбил. Жене Прохорову тоже хотелось рассказать о своем уникальном полете, но постоянно трибуна была занята оратором. Пробиться к ней в такой среде подвыпивших мужиков было делом проблематичным, но он все же отловил окно, когда один из ораторов закруглялся, а следующий еще не подготовился к выступлению.
— А я лечу и ошалеваю от ужаса! — вклинился наконец-то Женя, а посему постарался в скоростном режиме поведать свою историю. У него спутались стропы, и скорость снижения резко возросла, поскольку основной парашют полностью не раскрылся. И ему единственному пришлось воспользоваться услугами запасного. Однако этот факт оказал и полезную услугу. Его не успело унести с поля зрения руководства. — Я и сам не могу понять, что же такого случилось. А начальник орет в мегафон, как резанный, мол, кольцо дергай. Думаю, дернуть не проблема — хорошо бы найти его. А оно аккурат у меня под носом. Ну и дернул. А он не хочет вылезать из своего мешка. Хорошо, что вспомнил и сам выбросил его. Вот. А то сегодня запросто могли и помянуть меня.
Всем было весело после такого первого прыжка. Впечатлений хватило, чуть ли не до утра. И на утро все хмельные и смешные уже ехали на аэродром, чтобы повторить вчерашний подвиг.
15
Второй прыжок прошел намного успешней и без особых происшествий и приключений. Разумеется, ветер был, поскольку без него в природе ничего не случается и не происходит, но это был нормальный, слабый и с постоянством в направлениях и силе. Так что, приземление всех курсантов удачно свершилось в пределах аэродромного поля. Так и не дождалась сельская влюбленная своего ухажера Панасюка. Это он в подпитии хвастался, что смело, направит свой парашют в район сельскохозяйственных работ к своей пассии. Но на деле моментально возникло ряд существенных и сложно преодолимых препятствий.