Когда с тобой беда вдруг случилась, и в ней ты больше других виновен,
То будь готов приговор заслушать, нести наказанье судьбы будь достоин.
Бывает беда скоротечной, минутной. Пришла и ушла, уступив светлым дням.
И лишь вспоминания сердце тревожат, на нем оставляя глубокий свой шрам.
Кружит пески афган — жаркий ветер. Пыль забивает и нос, и глаза.
Платим по счету, платим за дело, и не поможет скупая слеза.
31 — он для многих, как подвиг. Вспомним с тоскою тот год роковой.
Была черта, за которой безвестность, были и будни, была и любовь.
Трезвость ума не всегда побеждает. Чаще, желанья сильнее рассудка.
В пекло бросаемся, все, забывая, словно судьба — неудачная шутка.
Вот он пришел час любви долгожданный. Стоило ждать его 31.
Прошлое пошло, ошибка, несчастье. И только сейчас мы любимы, любим.
Нам не хватает простого терпенья, зрелости, чуткости, не достает.
Шквал взбудоражил уснувшие чувства. Ветер утихнет, и это пройдет.
Только узнать, где найдешь, потеряешь. Только сумей мимолетное сжечь.
Если не справишься с этим желаньем, то не сумеешь счастье сберечь.
31 пролетел, ну и что ж? С чем ты остался, а что потерял?
Вычеркнуть с жизни его не сумеешь. Только на время беднее сам стал.
То, что прожито, не выбросишь за борт. В памяти будет и жечь, и страдать.
Попытка любви начать все сначала обречена, жизнь с нуля не начать.
Пусть ты сначала от счастья закружишь, оду любви по утрам будешь петь.
Но постепенно за бытом забудешь. Станешь о прошлом ты чаще жалеть.
Нет, на чужой беде розы завянут. Жизнь заставляет платить по счетам.
Совесть и честь тоже цену имеют, и не бесплатно дарованы нам.
Сможешь, не сможешь, а выложишь сумму, милости ждать от судьбы бесполезно.
Честью торгуя, остался с долгами. И только любовь отдаем безвозмездно.
Годы умчатся, и старость наступит. Друга плечо ощутить пожелаешь.
Нету его, променял на минуты тех наслаждений, что сейчас упреваешь.
Гибель души, загнивание тела наука признала процесс безвозвратным.
Что ты хотел, и чего ты хотела, нету дороги, пути нет обратно.
Ну, почему оглянуться не смог ты, ты почему без оглядки бежала?
Счастье осталось за горизонтом. Сумрачно, душно и пусто жить стало.
Говорят, у него будто памяти нет. Позабыл, там, где был и что брал, позабыл.
У другого склероз, ничего, мол, не помнит, с кем когда-то, о чем и что говорил.
Это болезнь, несчастье бы вроде. Только завидую этим больным.
Дар забывать им природа ссудила. Дар посчитал бы счастьем большим.
Время не лекарь, и время не доктор. Раны телесные, раны души
Памятью лечат, а чаще склерозом. Только забыв их, излечимся мы.
Шрамы на теле и шрамы на сердце. Эти понятия вещь не абстрактная.
Годы проходят — они остаются и возвращают меня в жизнь обратную.
Водкою глушим воспоминания, или казаться хотим толстокожими.
Прячем рубцы под кремами и лаками, и за довольными сытыми рожами.
Только все мстит нам год 31-ый. Слабость и подлость не может простить.
И не вернуть его в прежние рамки. Памятью бьет нас и памятью мстит.
А если склероз не идет во спасенье, есть еще лекарь сильнее его.
Совесть, точнее ее неимение. Вот не хотел бы иметь я кого.
Морду лопатой, и все, и всех к черту. Я здесь живу, и живу на века.
Дети побоку и стервы побоку. Все для меня, существую пока.
После меня пусть потом, конец света. Пусть ни трава, ни леса не растут.
Смех со злорадством, и смех лишь для смеха. С совестью пусть остальные живут.
Кто-то страдает рядом за дверью, слезы текут у кого-то из глаз.
Эта беда, это совесть людская. И не должны проходить мимо нас.
Эту морду лопатой избил бы лопатой. Я не хочу быть слезам виноватым.
Пусть меня любят и даже жалеют. Ради такого готов пасть на плаху.
Совесть и память меня не бросайте. В радости, в горе втроем проживем.
Счастье не только у сытых, довольных. Счастье в жизни самой, даже в том, что умрем.
Роскошь, банкноты, билет казначейский в час роковой не спасут от суда.
Совесть и память меня пожалейте. Вас я возьму, отправляясь туда.
Мой 31-ый, тебе благодарен, тем, что ты был и не хочешь забыться.
Может, был глуп и был я бездарен, только хочу я опять повториться.
Пусть ноют раны, гноят, кровоточат. Я вас не предал, себя победил.
Сто раз жалел за тот трезвый расчет. Только любил и ничто не забыл.
Месть я воспринял, как шквал камнепада. Нету спасенья, укрыться нельзя.
Так бы и сгинул под грудою щебня, если бы рядом не стали друзья.
Было, тонул и вопил от ударов. И расползалась земля подо мною.
Небо давило, ветра с ног сбивали. Смерти хотелось от жизни такой.
Сопротивлялся, хватался за воздух, падал, лицом ударяясь в грязь.
Но поднимался, лицо, продирая, плача от злобы, но чаще смеясь.
Не было рядом того, кому верил, были далеко, кого я так ждал.
Жесткий экзамен судьба подвернула. Битым остался, хотя устоял.
Битая морда, душа искалечена, криком орет, и как язва болит.
Кажется долго, и кажется вечно то, что унижен, и то, что побит.
Муки бессонницы также терзают. Все восстает и бунтует во мне.
Сон не приходит, и явь исчезает. Словно все это явилось извне.
Вечные звезды и вечное солнце, а на земле бесконечна любовь.
31 пролетели, как птицы, и никогда не вернуться к нам вновь.
Как мимолетно, и как быстротечно, счастье, которое ждем невтерпеж.
Только страдания так бесконечны. Раны и язвы руками берешь.
Длинная, нудная, больна расплата. Миг полюбил, и всю жизнь отдаешь.
Мир, полный мерзости, грязи, разврата. Это тот мир, где сейчас ты живешь.
Очень хотелось любить и лелеять. Жаждал прожить, восторгаться и петь.
Но, чтобы в ценности эти поверить, видно, придется и грязь потерпеть.
Падаем в пропасть, кажется, вечно. Нету в ней дна, и летим в никуда.
Это паденье порой бесконечно. К смерти, позору летим навсегда.
Словно безмозглую чурку тупую, бросил себя я в теченье реки.
Выключил мозг, чтоб тащиться вслепую, тихо скуля и страдая с тоски.
Жду, когда выбросит злая судьба в мягкий песок или в жесткие камни.
Только б не видеть тот брег никогда, и позабыть, что хочу того сам я.
Очнулся Евгений от ласкового прикосновения Софийки.
— Папочка, ты плачешь? — спросила испуганно она, осторожно прикасаясь к слезинкам.
— Прости, милая, — Евгений прижался мокрой щекой к лицу ребенка, немного стыдясь своей слабости. — Чего-то вспомнилось грустное, вот и само всплакнулось. А ты думала, что взрослые дяди не умеют плакать? К сожалению, умеют, и даже не реже детей.
— Папа, я знаю, что очень скучаешь по своей жене и детях. Давай их заберем к себе. Зачем делать плохо всем?
— Да, Софийка, я сильно скучаю, и мы обязательно их заберем. Но плакал я из-за другого. Вспомнил давнюю историю.
— Давно-давно, когда меня еще не было?
— Не было. Но я тебе про нее обязательно расскажу. Потом. А сейчас давай посидим и погрустим немного. Мне так хорошо и радостно с тобой грустить и мультики смотреть.
— Ну, вот, — всхлипнула Софийка. — Теперь и у меня слезинка появилась. Совсем мы с тобой раскисли.
— Слушай, Софийка, а давай мы сейчас мороженое съедим, что вчера купили. Оно с шоколадом, с орешками. И у нас от него моментально настроение до максимума поднимется.
— А давай! — радостно взвизгнула Софийка и убежала на кухню, чтобы из холодильника принести этот генератор радости.