К тому же, — продолжает свой рассказ Миронов, — из НКВД ежедневно поступали несколько стоп протоколов допросов, всевозможных показаний, особенно по Ленинграду — Заковского, Северному Кавказу — Люшкова, Уралу — Дмитриева[59] и из центрального аппарата, о всевозможных вскрытых антисоветских организациях. Преимущественно показания рассылались те, по которым якобы вскрывались антисоветские группировки и организации внутри парторганизаций. Я, сколько ни стремлюсь, не могу вспомнить ни одного разосланного [в то время] протокола по каким-либо белогвардейским или немецким, польским и тому подобным шпионским организациям.
Обычно Дейч в своих звонках по телефону ссылался, что, мол, у Заковского, Люшкова, Дмитриева, однажды он, я помню, заявил, что и у Дагина[60] — блестящие дела, развертывают они дела вовсю, и ими Николай Иванович очень доволен, т. е. проводилась как бы своеобразная психологическая диверсия, нацеливавшая все органы НКВД изо дня в день в одном направлении.
Во время моего доклада Фриновскому[61] я ему так же откровенно рассказал о положении дел в Западной Сибири. Он меня выслушал и заявил: «Что ты занимаешься философией и ревизией дел — это не в почете, и Николай Иванович справедливо недоволен. Ты уже не новый начальник в Западной Сибири, и пора уже показывать товар лицом. Сейчас темпы такие, когда надо показывать результаты работы не через месяцы или годы, а через дни». Он спросил меня, понимаю ли я, что теперь нужно. Я ответил, что понимаю»{287}.
Поняли это и другие начальники территориальных подразделений НКВД (а кто не понял — недолго оставался в своем кресле), и скоро практически во всех регионах страны развернулась настоящая охота на руководителей и членов партийных комитетов всех уровней. Первый удар был нанесен в конце 1936 года по Азово-Черноморской краевой партийной организации, за ней последовали другие. «Показания», полученные от арестованных партработников, выводили чекистов на все более высокие ступени номенклатурной лестницы, и к маю 1937 г. были созданы все предпосылки для атаки на главный штаб партии — ее Центральный комитет.
К этому времени он уже лишился нескольких своих членов. Умерли И. П. Товстуха и А. М. Штейнгарт, был убит С. М. Киров, покончили жизнь самоубийством Г. К. Орджоникидзе и М. П. Томский. Кроме того, в период до февральско-мартовского (1937 г.) пленума из состава ЦК были исключены, а затем и арестованы А. С. Енукидзе, Г. Я. Сокольников и Ю. Л. Пятаков, на самом пленуме — Н. И. Бухарин и А. И. Рыков, и, наконец, 28 марта 1937 года оказался за решеткой бывший нарком внутренних дел Г. Г. Ягода, ставший первым членом ЦК, репрессированным после февральско-мартовского пленума.
Через три дня после его ареста Политбюро обратилось к членам ЦК с просьбой подтвердить правильность этой меры.
«Ввиду обнаруженных антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Ягоды, совершенных в бытность его наркомом внутренних дел, а также после его перехода в Наркомат связи, — говорилось в обращении, подписанном Сталиным, — Политбюро ЦК ВКП(б) считает необходимым исключение его из партии и немедленный его арест[62]. Политбюро ЦК ВКП(б) доводит до сведения членов ЦК ВКП, что, ввиду опасности оставления Ягоды на воле хотя бы на один день, оно оказалось вынуждено дать распоряжение о немедленном аресте Ягоды. Политбюро ЦК ВКП просит членов ЦК ВКП санкционировать исключение Ягоды из партии и ЦК и его арест»{288}.
Согласие членов ЦК было получено, после чего в течение полутора месяцев их подобными просьбами больше не беспокоили. Но это было обманчивое затишье, и с середины мая 1937 года репрессирование партийной верхушки было поставлено на поток. За две недели, с 17 по 30 мая, членам ЦК было предложено дать согласие на арест шести своих коллег, в том числе проходивших по делу о «военном заговоре» М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира и И. П. Уборевича, а также заместителя председателя Совнаркома СССР, кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Я. Э. Рудзутака, первого секретаря Свердловского обкома партии И. Д. Кабакова и наркома легкой промышленности РСФСР К. В. Уханова. Все они обвинялись в принадлежности к контрреволюционной заговорщицкой организации, а Рудзутак, Тухачевский, Якир и Уборевич еще и в шпионаже. Кроме того, в этот же период члены ЦК санкционировали исключение из партии и высылку из Москвы кандидата в члены ЦК Ш. З. Элиавы и члена Центральной ревизионной комиссии М. Д. Орахелашвили, якобы знавших о работе «грузинского троцкистского центра и скрывших это от руководства партии.