«7 сентября с.г. Чойбалсаном был согласован с Амором вопрос об аресте Энзона и Дамдина[84]. Амор согласие дал быстро, даже по телефону.
После ареста в тот же день оба были допрошены и сознались. Энзон показал, что, будучи в Тибете[85] в 1923 г., был завербован там английским резидентом… и послан в Монголию для шпионской, диверсионной и антиправительственной деятельности, которой и занимался до дня ареста. Назвал 26 человек, привлеченных им на эту работу — преимущественно влиятельные ламы, из них 14 тибетцев. Он же показал, что по заданию из Тибета являлся организатором и руководителем вооруженного восстания в Монголии в 1932 году. Также подтвердил ранее имевшиеся в МВД данные о существовании в МНР всемонгольской контрреволюционной ламской организации, руководителем которой является лично он. Помимо этого, сознался в том, что был перевербован японцами и работал в их пользу…
Дамдин сознался, что являлся помощником Энзона во всей его контрреволюционной, шпионской работе.
Распоряжение об аресте 26 указанных Энзоном и Дамдином лам сделано.
Даю указания:
1) В процессе следствия выяснить связь ламской контрреволюционной организации Энзона и Дамдина с организацией Гендуна и других.
2) Выяснить все связи и членов организации по Бурят-Монголии[86], а также по бурятским и монгольским колониям в разных местах Союза.
3) Наиболее полно выявить участников ламской организации на территории МНР.
4) Выявить практическую линию связи с Тибетом, англичанами и японцами…
По делу Энзона и Дамдина следствие закончим в 10 дней и за это время подготовим все политически и общественно для проведения показательного процесса. Всех дополнительно выявляемых будем арестовывать и судить, не связывая с этим делом…»{363}
Процесс, о котором упоминает Фриновский, состоялся 4–7 октября 1937 года. 23 отобранных представителя высшего духовенства были обвинены в подготовке по заданию японцев вооруженного восстания, вредительстве, шпионаже, а также в связях с другой контрреволюционной организацией, которую возглавляли бывший премьер-министр П. Гендун и маршал Г. Демид. По приговору суда 19 из 23 обвиняемых были приговорены к расстрелу.
Вслед за этим, полторы недели спустя, начался еще один процесс, на этот раз над представителями «организации Гендуна — Демида». Сам Гендун оставался в Москве (его без всякой огласки расстреляют по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР в конце ноября 1937 г.), Г. Демид, как уже говорилось, скончался за два месяца до этого по дороге в Москву, так что на скамье подсудимых оказались только их «сообщники»: заместитель премьер-министра, заместитель главкома Монгольской народно-революционной армии, начальник Генерального штаба, прокурор республики, министр просвещения и другие уважаемые в прошлом люди. Наряду со ставшими уже стандартными обвинениями в подготовке вооруженного восстания, шпионаже и вредительстве, подсудимым было предъявлено также обвинение в подготовке убийства руководителей партии и правительства. Из 14 человек, представших перед судом, один был приговорен к десяти годам заключения, а остальные расстреляны.
Нельзя сказать, что премьер-министр Монголии А. Амор не понимал, что происходит в его стране на самом деле. Однако никаких реальных возможностей помешать воцарившемуся произволу у него не было. Вот характерная ситуация того времени, описанная в телеграмме, которую полномочный представитель СССР в Монголии С. Н. Миронов направил 18 октября 1937 г. возвратившемуся в Москву М. П. Фриновскому:
«9 октября Борху[87] пошел к Амору и заявил, что МВД арестовало много невинных людей, что там применяют насильственные методы при допросах и что он сам боится ареста. Амор испугался этого заявления и сказал Борху, чтобы он никому об этом больше не говорил, т. к. русские его посадят и расстреляют. Борху после Амора пошел к Лупсан-Шарапу[88] и сказал ему то же самое. После ухода Борху к Лупсан-Шарапу пришел Амор и спросил его, был ли у него Борху. После подтверждения Амор просил Лупсан-Шарапа не говорить об этом Чойбалсану и «на востоке» (т. е. в советском полпредстве. — А.П.), так как погибнет человек «с чистой монгольской душой».
Лупсан-Шарап пришел ко мне и передал весь разговор Борху и Амора. Я предложил ему ориентировать Чойбалсана, но не принимать никаких мер без моего ведома.
Вечером ко мне заехали Чойбалсан и Лупсан-Шарап. Я объяснил, что это обычное явление: видимо, Борху является членом какой-то организации, связанной с делом заговора, и боится разоблачения. Предложил немедленно передопросить группу арестованных, с которой он работал.