Выслушав крестьян, Ежов пообещал послать местным властям указание исправить допущенные нарушения и действовать строго в соответствии с Уставом сельскохозяйственной артели (регулирующим все основные правила колхозной жизни).
Однако крестьяне, прежде чем попасть к Ежову, уже успели кое в чем разобраться, и таким простым способом от них было трудно отделаться.
«Крестьяне: Товарищ, есть Устав, но есть и разъяснение ОКРЗУ[19] … о том, что кто насильно втянут в колхоз и не желает там оставаться, то выделить ему имущество и посев лишь при конце отчетного года.
Ежов: Устав целиком обеспечивает ваши интересы, и каждому понятно, что насильно в колхоз втягивать нельзя, и если не хотят оставаться в колхозе, то таких товарищей выделить.
Крестьяне: Это так, но выделить в конце отчетного года, а мы просим нас выделить сейчас.
Ежов: Устав защищает ваши интересы и, безусловно, также интересы колхозников.
Крестьяне: Вы, товарищ, правильно говорите, но мы пришли с просьбой, чтобы по Уставу и по изданным законам нам посев был выделен не в конце отчетного года, а сейчас. Наши местные организации говорят, что наш посев будет выделен лишь после снятия урожая… Наши посевы засорены, и никто их не полет. Нужно отделить сейчас же, чтобы мы ухаживали за своей площадью, а то у нас никаких результатов работы не получится. Мы приехали добиться у высших органов, чтобы нам сейчас же, немедленно, выделили наши посевы.»{81}
Поняв, что с ходу избавиться от назойливых посетителей не удастся, Ежов предложил заслушать всех собравшихся, а потом уже принять общее решение.
После того, как все высказались, Ежов пообещал прислать представителей Наркомата земледелия для выяснения всех обстоятельств и принятия соответствующих мер. Однако отпускать крестьян в убеждении, что они оказались правы и что на местах проводят неверную политику, было нельзя. Хотя вожжи коллективизации пришлось несколько ослабить, было ясно, что это лишь временное отступление и что новая волна колхозного строительства не за горами. В этих условиях важно было внушить крестьянам мысль, что в своих бедах они сами в основном и виноваты.
«Это только одна сторона дела, — пояснил Ежов, выслушав многочисленные жалобы. — Другая сторона — что и вы, товарищи, во многом не правы. Трудностей, действительно, много, а вы не хотите помочь их разрешению. Ваша неправота исходит из одного основного греха: что вы не прониклись сознанием, что в колхозе можно построить жизнь гораздо лучше, чем в единоличном хозяйстве. Вы, если можно так выразиться, не доросли до колхоза, поэтому вы начинаете сомневаться, колебаться. Никто вас в колхозе насильно не имеет права держать. Мы думаем, что через год-два вы осознаете это и вернетесь в колхоз. Держать насильно тем более не надо, потому что притянутые за волосы люди не имеют желания работать и только портят колхоз, вместо того чтобы налаживать жизнь колхоза…
Много у вас жалоб на бесхозяйственность и другое, а, может быть, это зависит не только от колхоза, но и от всех вас. Возьмите, например, такой случай: вы говорите, что вас обманули, обещали, а посев не выделили, и поэтому мы не пойдем полоть, не хотим трудиться, пусть наши посевы остаются неполотыми. Это хорошо с точки зрения гордости, но, по-моему, это в корне неправильно. Кому это на пользу? Ни себе, ни колхозу. По-моему, здесь вам нужно было договориться, а вы этого сделать не сумели, часть бы поехала разрешать вопрос дальше, а часть бы стала работать и не нарушала общественную жизнь колхоза. Я повторяю, что вы недостаточно убедились, что колхоз — дело хорошее. Вы продолжаете друг друга кусать. Кусать и бить нужно, но только за дело, а вы, не пытаясь хорошо разрешить вопрос, как-нибудь уладить его, проявляете друг к другу большое недовольство»{82}.
Впечатление крестьян от состоявшейся беседы подытожил один из них:
«Мы сначала ездили в край [т. е. в краевой центр], но так как там ничего не решили, то поехали в Москву, считая, что… вопрос разрешим и примемся за работу. Теперь же мы видим, что все-таки окончательного решения мы не имеем»{83}.
На том и расстались. Тратить много времени на всякие частные вопросы, к тому же не относящиеся непосредственно к его компетенции, у Ежова не было ни возможности, ни желания. Он нес ответственность за кадровую политику, а здесь и своих проблем было более чем достаточно.