Первым, как и было намечено, допросили Николаева. Существуют свидетельства, что в начале он попытался отказаться от своих показаний, данных на следствии, и заявил, что действовал в одиночку. В связи с этим председательствующий В. В. Ульрих будто бы звонил Сталину, прося разрешение отправить дело на доследование, но получил отказ{127}.
Убедительных доказательств в пользу этой версии пока не представлено, но и сбрасывать со счетов ее тоже нельзя. Что же касается стенограммы процесса, то она, как ей и положено, отразила лишь официальную точку зрения и никаких отказов, естественно, не зафиксировала. Если судить по ней, то Николаев в общем и целом признал наличие у него сообщников, правда, признание это чаще всего выглядело довольно своеобразно. Так, в ответ на просьбу подтвердить данные на следствии показания о руководящей роли И. И. Котолынова в организации убийства Кирова или сообщить что-нибудь дополнительно, Николаев ответил:
«Хочу добавить. На очной ставке Котолынов и Шатский отрицали участие в подготовке организации террористического акта над тов. Кировым, но я хочу признаться перед судом, а на следствии я этого не указал, о том, что подтверждением только может служить скрытый мною сундук, забитый обручем, в сарае у матери с документами, который находится в дровах»{128}.
«Там целый архив, что ли?» — спросил озадаченный Ульрих. Николаев подтвердил.
Процесс грозил сорваться, не начавшись, но тут, ко всеобщему облегчению, выяснилось, что хранящиеся в сундуке бумаги относятся к периоду 1924–1932 гг. и, следовательно, никакого отношения к убийству Кирова не имеют.
Примерно в таком ключе разговор продолжался и дальше, и причины, по которым судьи пожелали общаться с Николаевым наедине, становились вполне очевидными. Услышав его отказ от ранее данных показаний (а такой вариант, видимо, не исключался), а также его нелепые заявления в ходе судебного заседания, остальные подсудимые могли понять, на каком зыбком фундаменте построено все обвинение, и отказаться даже от тех минимальных признаний, которые были сделаны ими на предварительном следствии.
В конце допроса Ульрих поинтересовался, не собирались ли члены террористической организации бежать за границу после того, как сделают свое черное дело. Николаеву было что сказать и по этому поводу:
«На следствии этот момент как будто упустили, но при первом варианте обсуждения совершения террористического акта, на одном из углов Петроградской стороны имеется большое удобство — кусты и площадь. У нас безусловно была мысль о том, чтобы выстрелить и спрятаться в кусты и дальше дать ход делу»{129}.
Побеседовав с главным обвиняемым еще минут пять, Ульрих объявил перерыв, после чего в зал заседания начали поочередно вызывать и других подсудимых. Все они подтвердили свои показания на предварительном следствии, взяли на себя моральную и политическую ответственность за случившееся, но заявили, что никакого участия в подготовке убийства Кирова не принимали. При этом И. И. Котолынов указал, что об ответственности за совершенное преступление он заявил, приняв на веру слова следователей о том, что Николаев, с которым он практически не встречался на протяжении последних десяти лет, являлся членом зиновьевской организации: «Я писал потому, что мне заявили, что он состоял членом организации. Иначе мне следствие говорило, что «ты не разоружился», но так как я решил разоружиться до конца…»{130}
О том же говорили подсудимые А. И. Толмазов и С. О. Мандельштам. У последнего состоялся при этом такой диалог с председателем суда:
«Председатель: В вашем показании от 19 декабря имеется следующая мысль: «Вся работа нашей группы была направлена против Сталина и партийного руководства…» Вы это подтверждаете?
Мандельштам: Я не помню, чтобы я записывал свои показания именно в такой форме… Я… 19-го декабря был в таком состоянии, что мог это дело подписать, даже не вдумываясь и не вчитываясь в протокол.
Председатель: Николаев был членом организации. Подтверждаете вы это?
Мандельштам: На основе тех… материалов, которые мне были предъявлены, я должен был сделать этот вывод.
Председатель: Что значит — должны были сделать этот вывод? Он был членом вашей организации или не был?
Мандельштам: Я этого точно сам не знаю.
Председатель: Сегодня не знаете, а 19-го знали?
Мандельштам: Я знал на основе тех материалов следствия, и, если материалы правильны…
Председатель: О каких материалах идет речь?
Мандельштам: Мне было предъявлено несколько выдержек из показаний подсудимых, где было сказано… что Николаев являлся одним из бывших оппозиционеров, тесно связанных с Котолыновым. Несколько этих выдержек мне не позволили отрицать того факта, что он состоял членом нашей организации»{131}.