Он участвовал во многих крупных чекистских операциях начала двадцатых годов, в Петрограде возглавлял следствие по делу о «контрреволюционной организации профессора Таганцева». Тогда расстреляли восемьдесят восемь представителей интеллигенции, в том числе и знаменитого поэта Николая Гумилева.
Вообще Агранова можно было считать родоначальником секретно-политической работы в ВЧК. Он организовывал хитроумные агентурно-оперативные операции сначала против бывших эсеров и меньшевиков, а потом и против оппозиции в большевистских рядах.
Он был специалистом по работе среди интеллигенции, и многие попались в умело расставленные им сети. Агранов имел приятельские отношения со многими известными писателями, артистами, художниками, учеными и знал о них все. Дома и на даче часто устраивал вечера для богемы, был прост и доступен и всех просил называть его по имени — Яней. Дружил с Маяковским. Когда в тридцатом поэт застрелился, актриса Вероника Полонская, его любовница, первому позвонила именно Агранову, тогда замначу ОГПУ по Москве. Он сразу примчался на их квартиру. Говорили, что Маяковский воспользовался пистолетом, подаренным ему когда-то Аграновым. Но тот отрицал это.
— Вы свободны, Яков Саулович, — сказал Ежов, откладывая в сторону стопку только что просмотренных им документов. — В семь вечера будьте на месте, я вас вызову.
— Вот еще что, Николай Иванович, вкрадчивым голосом проговорил Агранов, доставая из папки лист бумаги. — В Лефортове под следствием находится Василий Никифорович Степанов, бывший сотрудник Наркомпроса. Обвиняется в контрреволюционной троцкистской деятельности. Он сообщил следователю, что хорошо знает вас, написал письмо на ваше имя, где клянется в своей невиновности.
Ежова словно током ударило. Василий, когда-то честный рабочий парень, боец на Гражданской, верный революции человек, связался с троцкистскими бандитами. Кому же тогда верить? А может быть, ошибка, кто-то оговорил его? Но почему же Агранов взялся доставить ему это письмо? Его ли это дело, заниматься такими пустяками. Обычно все это делается через секретариат. Ясно: видимо, Яня, чувствуя свою неминуемую гибель, хватается руками за воздух; надеется спасти себя, задумав доложить Сталину о связях Ежова с разоблаченными троцкистами, выиграть время, а потом придумать еще какую-нибудь провокацию. Ну нет, милый мой, здесь у тебя ничего не получится.
— Я не знаю такого, — резко ответил Ежов.
— Но может быть, вы забыли, вот он тут пишет.
— Мне наплевать на то, что пишет какой-то троцкистский выродок, сказал Ежов, поднявшись из-за стола. — Я секретарь ЦК и наркомвнудел, меня знает вся страна. Но это не значит, что я должен лично знать шпионов, вредителей и диверсантов, которые еще ходят по нашей земле.
Ежов сделал паузу и взял со стола папиросу. Потом, строго взглянув в сторону Агранова, сказал:
— Впредь прошу не передавать мне никаких писем от подследственных и их родственников. Это мое распоряжение и поставьте о нем в известность все руководство и Секретариат.
18 марта 1937 года
Ягода был обречен. Николай Иванович уловил это почти полгода назад, когда 7 Ноября перед парадом Сталин, здороваясь с советскими руководителями, демонстративно не подал руку наркому связи Ягоде. После получения от Хозяина установок перед февральско-мартовским Пленумом Ежов понял, что ему скоро придется заниматься Ягодой как подследственным. Сталину явно хотелось видеть его в компании с Рыковым, Бухариным и другими правыми.
Многие ставленники Ягоды уже сидели, да и его арест был вопросом времени. Сталин намекнул на днях Ежову, что неплохо бы провести совещание руководящих работников НКВД и сообщить о раскрытом заговоре, которым руководил их бывший нарком. Ежов понял, что это делается как для того, чтобы деморализовать еще находящегося на свободе Ягоду, до которого наверняка дойдут сведения о совещании, так и для оказания давления на всех работающих в НКВД «ягодинцев» с тем, чтобы они во имя собственного спасения бросились доносить друг на друга. Да, мудрый человек Сталин, ничего не скажешь.
В центральном клубе НКВД собралось около восьмисот человек, главным образом руководящие сотрудники из Москвы. Ежов немного нервничал, это было его первое выступление перед столь многочисленной чекистской аудиторией. К тому же сведения, которые он собирался огласить, должны были произвести большой эффект.