Утюги и ухищрения: советская цензура борется с тайнописью и эзоповым языком
В апреле 1953 года цензоры Озерного лагеря потребовали от начальства предоставить им больше утюгов78. Страсть тюремщиков к утюгам вполне объяснима. В обязательном порядке корреспонденция, курсировавшая между волей и лагерем, а также между жителями СССР и их зарубежными родственниками, подвергалась перлюстрации. Чтобы обмануть цензора, заключенные между строк невинного письма писали сухим тончайшим стержнем (он мог быть и самодельным, а с 1970‑х годов бандероли с иностранными ручками пропускали в тюрьму) по мокрой бумаге. Бумага проглаживалась и высушивалась, чтобы не видно было, что она попала в воду, и потом отсылалась79. Чтобы прочитать такие сообщения, сотрудники спецслужб в 1940‑е годы использовали обычные утюги на углях, а потом – специальные столики с нагревательными кварцевыми лампами. Например, в 1952 году управление КГБ по Одесской области обнаружило тайнопись в письме Анны Липовецкой, адресованном Даниэлю Леонидову в Нью-Йорк: сотрудники КГБ прочитали между строк письма с помощью кварцевой лампы текст «Заработки слабые Горе»80. В письме некоего Н. Эдельмана из Тель-Авива увидели надпись, сделанную химическими чернилами и зеркальным письмом. Начинался текст так: «Наш народ верит…»81. Остальное прочитать не удалось.
Но эзопова система иносказаний – это тонкая вещь, утюгом и кварцевой лампой не обойдешься. Несмотря на весь аппарат сексотов, прослушку и перлюстрацию писем, эзоповы послания все-таки просачивались. Через тюремных цензоров и перлюстраторов переписки с заграницей проходило гигантское количество переписки, и никакой возможности сосредоточиться на конкретном тексте у цензоров не было, поэтому с помощью ассоциации, антонимии и других приемов скрытые сообщения имели шансы проскользнуть. Не все цензоры были такими образованными, такими внимательными и так заинтересованными в эвфемической речи, как автор «фрейбургской коллекции» (и я не знаю других таких словарей эзоповой речи, подобному тому, который составил цензор Т.). Поэтому совершенно не удивляют жалобные интонации, которые можно расслышать в отчете о проделанной работе начальника 13‑го отдела Главного управления КГБ, написанном в июле 1976 года. По его словам, следить за зарубежными контактами граждан СССР стало очень трудно, потому что они ведут «переписку с применением условностей и ухищрений»82. Из этих слов становится понятно, что эзоповы приемы не остались незамеченными, но борьба с ними была далека от победы. А знание о таких приемах не могло не влиять на литературный эзопов язык, о котором писал Лосев.
Швыряние экраном в лицо цензору: эзопов язык в XXI веке
В 2018 году я приехала в Минск, где проводился замечательный «Фестиваль языков»: именно там я впервые прочитала лекцию про советские тайные языки. Огромная поточная аудитория в университете была забита людьми. Выйдя из аудитории после лекции, я увидела примерно такое же количество людей, которые не поместились в лекционном зале. В первый раз в жизни мне пришлось читать ту же самую лекцию второй раз. Я спросила одного из слушателей, откуда такое внимание к лекции про советский эзопов язык, – и он грустно ответил: «Это ваше прошлое – и наше будущее».
В 2020–2021 годах массовые белорусские протесты были жестоко подавлены. Мой собеседник оказался совершенно прав: жители Беларуси начали активно изобретать скрытые способы высказать то, что они думают. Конечно, те функции эзопова языка, о которых мы уже говорили выше, – шифровка и подмигивание – никуда не делись. Но к ним добавилась еще одна.
Например, изображения и даже упоминания бело-красно-белого белорусского флага, символа белорусских протестов, были, естественно, запрещены. Тогда один житель Минска повесил на окно большой лист бумаги таким образом, чтобы с улицы можно было прочитать текст «Шардоне – Мерло – Рислинг». А другой минчанин в таких же обстоятельствах написал на окне чуть более сложный текст: «Деникин – Буденный – Колчак». У читателя займет несколько секунд дешифровать и первый и второй текст. Понятно, что милиция также прочитает эти тексты правильно без особого труда. Тогда зачем вообще создавать такое эзопово послание? И эзопово ли оно?
Мне кажется, что перед нами – метаэзопов язык, простите за сложный термин. Это намеренное использование простого кода, обращенного не к незаметному читателю в тиши кабинета или в темноте тюремной камеры. Нет, читатель тут – это вся улица, включая и цензоров. Нарочитое использований иносказаний – это способ привлечь внимание публики, прокричать: «Смотрите, у нас свобода слова подавляется настолько, что нам приходится использовать экраны и маркеры, чтобы высказать то, что мы думаем. Так подавитесь же своим эзоповым языком!» Один из моих коллег иронично назвал подобное действие «швырянием экрана в лицо цензору». Функция эзопова языка заключается тут не только в сокрытии смысла и не в призыве к солидарности, а еще и в привлечении внимания (можно, наверное, сказать, что это провокативная функция). Экран становится прозрачным, маркер заметным. Ровно так же поступают и те россияне, которые рисуют на своих плакатах восемь звездочек вместо всем известной фразы и выходят к публичным местам. Они не столько пытаются скрытно передать сообщение, сколько делают его провокативно заметным, особенно когда за это задерживает полиция.
80
Архив МГБ в Киеве. Ф. 16. Опись 92. Дело 49. С. 1–2. Копия документа любезно представлена Иерусалимским архивом истории восточнославянских евреев. Сердечно благодарю архивариуса Анастасию Глазунову за помощь в поиске таких документов.
81
Архив МГБ в Киеве. Ф. 16. Дело 844–845. С. 163. Копия документа любезно представлена Иерусалимским архивом истории восточнославянских евреев.