и впоследствии, когда мы были уже совершенно взрослыми. Отец и мать
называли ее всегда Аленой Фроловной, или просто Фроловной, а она их
(единственная из прислуг) называла по имени и отчеству, то есть Михаилом
Андреевичем и Марьею Федоровною. Вся же прочая прислуга называла их
барином и барыней. Алена Фроловна как поступила в дом наш на жалованье в 5
рублей ассигнациями (ныне 1 р. 43 к.), так и оставила наше семейство после
смерти родителей, прожив более пятнадцати лет, получая то же жалование <...>.
Она была девицей и называла себя "Христовой невестой". Никогда и никто не
помнил, чтобы она засиживалась в кухне, объясняя это тем, что в кухне бывают
различные разговоры, которые ей, как девице, слушать непристойно. Родители
улыбались, слушая это, но сами были очень довольны такими поступками Алены
Фроловны. Обедала и ужинала она всегда в детской, куда ей приносили всех
кушаньев прямо со стола нашего.
Мы, дети, допускались к общему столу с тех пор, когда начинали уметь
есть сами, без посторонней помощи, то есть владеть ложкою, вилкою и ножом. До
приобретения же этих способностей мы обедывали постоянно с нянюшкой в
детской. <...> Обучение и наставления ее по искусству владеть столовыми
инструментами, вероятно, были успешны, потому что между тремя-четырьмя
годами я помню уже себя за общим столом хотя и на высоком стуле, но
обедающим без всякой посторонней помощи. Постов Алена Фроловна очень
строго не придерживалась, говоря, что она человек подневольный и что с нее за
это не взыщется, но зато она почитала страшным грехом есть что-нибудь без
хлеба. <...> "Ты, батюшка, откуси сперва хлебца, а потом возьми в рот кушанье...
так бог велел!" - это было всегдашнее ее поучение. <...> Со двора, то есть в гости, Фроловна почти никогда не ходила. Раз в год или в полтора года она получала
известие о приезде в Москву родной сестры своей Натальи Фроловны, которая
была монахиней в Коломенском женском монастыре и во время приездов своих в
Москву останавливалась в каком-нибудь московском женском монастыре. Тогда
30
нянюшка с раннего утра наряжалась и ехала к сестре в гости на целый день до
вечера, и маменька в то время бывала (как говаривала сама) как бы без рук. Через
несколько дней сестра отплачивала няне визит, также проводя целый день в
нашем доме. И этим и кончались все выезды и приемы нашей Алены Фроловны.
Одевалась Фроловна всегда очень чисто и ежедневно была в белых кисейных
чепцах, а по праздникам и в тюлевых. Отличались эти чепцы громадными
оборками; бывало, как она идет несколько скорее обыкновенного, то оборки эти
так и поднимаются вверх. <...>
Собственно, в доме у нас, кроме нянюшки и кормилицы, ежели время
совпадало с кормлением кого-нибудь из новорожденных, были только одни
прислуги - горничные. Они были наемные, но жили у нас очень по Долгому
времени; из них одну я помню хорошо, это Веру; она жила у нас несколько лет, лета два ездила с нами в деревню, и вообще очень обжилась у нас; но, Увы, в
конце концов отошла от нас со скандалом <...>. Она была дочь хорошего столяра, который с женою своею, как говорится, души не слышали в своей Верочке! После
же нее наемных горничных у нас более не было, потому что маменька взяла из
деревни трех сирот девочек, которые и исполняли все обязанности горничных, двух из них я помню - это Ариша и Катя. Первая, то есть Арина, впоследствии
Арина Архипьевна, была очень скромная девочка, постоянно сидевшая за
пяльцами или другою какою работою. Вторая же, Катя, была огонь-девчонка. <...> Кухонную же нашу прислугу составляли четыре личности, а именно: а)
кучер Давид Савельев, или, как его называли, Даввид; он был, собственно, прислугою отца. Кроме своих четверки лошадей, Давид ничего не знал и не имел
более никаких занятий; да, впрочем, выездов было много, а потому и работы ему
было достаточно <...>. Личность эту папенька особенно любил и уважал против
прочей кухонной прислуги; б) лакей Федор Савельев, брат кучера. Я не понимаю, почему он назывался лакеем <...>. Он скорее мог назваться дворником, и
обязанности его состояли в том, чтобы наколоть дров, разнести их по печкам и
наблюдать за самою топкою печей, наносить воды, которая, собственно для чая, была ежедневно им приносима в количестве двух ведер с фонтана от Сухаревой
башни <...>. И только изредка, в том случае когда маменька выходила одна