утро папенька сам напоил нас и чаем. И к моему удивлению, маменька не
наливала нам чаю и даже отсутствовала. Часов в девять утра нас повели
поздороваться с маменькой. Ее мы застали в спальне лежащею на кровати; она
поцеловала всех нас и позволила поцеловать и маленького братца Николеньку.
Как в этот, так и в последующие дни меня очень удивляло то, что маменька все
лежит в кровати и не встает, чтобы посидеть с нами в зале. Но наконец Маменька
встала, и все опять пошло своим чередом.
Не успела маменька хорошенько оправиться от родов, как ее постигло
горе. Дед наш Федор Тимофеевич Нечаев, после долгой болезни, умер в начале
1832 года. Маменька облеклась в глубокий траур, и это опять слишком занимало
мой детский ум. После похорон, на которых присутствовали и мы, дети, в нашем
семействе начали приготовляться к чему-то важному, вскоре предстоящему. Дело
в том, что между родителями решено было, что всякое лето с ранней весны
маменька будет ездить в деревню и там лично хозяйничать, так как папеньке
нельзя было оставлять свою службу. С этою целию решено было, что вскоре
после пасхи (тогда она была довольно поздняя, 10 апреля) за маменькой приедут
44
свои деревенские лошади, запряженные в большую кибитку (нарочно для сих
путешествий купленную). Решено было: 1) что с маменькой поедут трое старших
сыновей, то есть Миша, Федя и я; 2) что сестра Варенька на это время, то есть все
лето, прогостит у тетушки Александры Федоровны; и 3) что сестра Верочка и
новорожденный Николенька останутся в Москве с папенькой, няней Фроловной и
кормилицей. <...>
Но вот наконец настал и желанный день; кибитка с тройкою хороших
пегих лошадей приехала в Москву с крестьянином Семеном Широким,
считавшимся опытным наездником и любителем и знатоком лошадей. Кибитку
подвезли к крыльцу и уложили в нее всю поклажу. Оказалось, что это был целый
дом - так она была вместительна. Куплена она была у купцов, ездивших на ней к
Макарью. Вот все готово! Приходит отец Иоанн Баршев и служит напутственный
молебен; затем настает прощанье, мы все усаживаемся в кибитку, кроме
маменьки, которая едет с папенькой, провожавшим нас в коляске. Но вот и
Рогожская застава! Папенька окончательно прощается с нами, маменька, в слезах, усаживается в кибитку, Семен Широкий отвязывает укрепленный к дуге
колокольчик, и мы трогаемся, долго махая платками оставшемуся в Москве
папеньке. Колокольчик звенит, бубенчики позвякивают, и мы по легкой дороге, тогда, конечно, еще не шоссированной, едем, любуясь деревенскою обстановкою.
Не одно это первое путешествие в деревню, но и все последующие туда поездки
приводили меня всегда в какое-то восторженное состояние! <...>
О впечатлениях своих во время неоднократных детских поездок из
Москвы в деревню и обратно я этим и закончу.
Теперь, прежде чем мы водворимся в деревню, я сообщу кое-что, что знаю
и помню об этом хорошеньком местечке, очень памятном мне по летним в нем
пребываниям в течение шести лет, а именно в 1832, 1833, 1834, 1835, 1836 и 1838
годах.
Название деревеньки, которую приобрели наши родители, было сельцо
Даровое, куплено оно было, как выше упомянуто, у помещика Ивана Петровича
Хотяинцева. Это сельцо Даровое составляло одну малую частичку целого гнезда
селений, принадлежащих родоначальнику, вероятно весьма богатому человеку, Хотяинцевых. Так в двух верстах в одну сторону от сельца Дарового находилось
село Моногарово, принадлежащее, кажется, старшему в роде Хотяинцевых,
отставному майору Павлу Петровичу Хотяинцеву; а в полутора верстах в другую
сторону от сельца Дарового находилась деревня Черемошня, принадлежащая NN.
Хотяинцеву {8}. Эта последняя деревня Черемошня продавалась, об чем не знали
наши родители, покупая сельцо Даровое.
К несчастию, случилось так, что вскоре по водворении нашем в деревне
маменька принуждена была начать судебный иск об выселении из нашего сельца
двух-трех крестьянских дворов, принадлежащих селу Моногарову, то есть Павлу
Петровичу Хотяинцеву. Конечно, судебный иск со стороны маменьки возымел
только тогда место, когда все личные словесные заявления маменьки были
отвергнуты Хотяинцевым. Иск маменьки взбесил окончательно Хотяинцева, и он
начал похваляться, что купит имение двоюродного брата, деревню Черемошню, и