что прежний затруднительный водопой скота очень этим упростился. В ту же
осень папенька прислал из Москвы бочонок с живыми маленькими карасиками, и
карасики эти были пущены в новый пруд. Чтобы не было преждевременной ловли
и истребления вновь насаженных карасей в пруде, староста Савин Макаров
посоветовал маменьке "заказать" пруд. Это значило обойти пруд крестным ходом
с духовенством, хоругвями и образами, что и было исполнено. В последующие
годы в пруде этом была устроена купальня, и мы летом ежедневно по три, по
четыре раза купывались. Одним словом, летние пребывания наши в деревне были
очень гигиеничны для нас, детей; мы, как дети природы, жили все время на
воздухе и в воде. На этом же пруду в последующие годы мы часто лавливали
удочкою рыбу, но все попадались небольшие карасики и гольцы; откуда взялись
последние - решительно недоумеваю! Но года через два от большого паводка
немного прорвало и повредило плотину нашего пруда, и мы увидели, что в воде, переброшенной через плотину, было много золотистых карасей громадного
размера. Это подало повод маменьке распорядиться закидыванием невода
(который был уже давно изготовлен). И можно себе представить нашу радость, когда в неводе вытащили громадную массу карасей, и все золотистых. Маменька
велела отобрать несколько рыб для себя. Сотню или более велела распределить
между крестьянами, а остальную велела пустить опять в пруд. С этого времени
мы начали усердно заниматься ловлею на удочки. Рыбы попадались иногда очень
большие, и это занятие было тоже одно из любимых нами. Но при этом ловля на
удочку производилась всегда с раннего утра, так часу в пятом и не позже пяти; у
всякого из нас было для этого занятия по своему адъютанту, то есть
крестьянскому мальчику, который должен был нарыть в земле червячков и
насаживать их на удочный крючок... одним словом, барство было препротивное!
В липовой роще с перебегами через поле в Брыково происходили все
наши детские игры. Из них опишу некоторые. Брат Федя, тогда уже много
читавший, вероятно, ознакомился с описанием жизни дикарей. "Игра в диких" и
была любимою нашею игрою. Она состояла в том, что, выбравши в липовой роще
место более густое, мы строили там шалаш, укрывали хворостом и листьями и
47
делали вход в него незаметным. Шалаш этот делался главным местопребыванием
диких племен; раздевались донага и расписывали себе тело красками на манер
татуировки; делали- себе поясные и головные украшения из листьев и
выкрашенных гусиных перьев и, вооружившись самодельными луками и
стрелами, производили воображаемые набеги на Брыково, где, конечно, были
находимы нарочно помещенные там крестьянские мальчики и девочки. Их
забирали в плен и держали до приличного выкупа в шалаше. Конечно, брат
Федор, как выдумавший эту игру, был всегда главным предводителем племени.
Брат Миша редко участвовал непосредственно в этой игре, она была не в его
характере; но он, как начинавший в то время рисовать и имевший в то время
краски, был нашим костюмером и размалевывал нас. Особый интерес в этой игре
был тот, чтобы за нами, "дикими", не было присмотра старших и чтобы, таким
образом, совершенно уединиться от всего обычного - не дикого. Раз помню, что в
отличную сухую погоду маменька, желая продлить нашу игру и наше
удовольствие, решилась не звать нас к обеду и велела отнести дикарям обед на
воздух в особой посуде и поставить его где-нибудь под кустами. Это доставило
нам большое удовольствие, и мы поели без помощи вилок и ножей, а просто
руками, как приличествовало диким. Но по пословице: "Ежели мед - так и
ложкой", когда мы преднамеривались было провести и ночь в диком состоянии, то этого нам не дозволили и, обмывши нас, уложили спать, по обыкновению.
Другая игра, тоже выдуманная братом Федею, была игра в "Робинзона". В
эту игру мы играли с братом вдвоем; и, конечно, брат Федя был Робинзоном, а
мне приходилось изображать Пятницу. Мы усиливались воспроизвести в нашей
липовой роще все те лишения, которые испытывал Робинзон на необитаемом
острове.
Практиковалась также и простая игра в лошадки; но мы умудрялись
делать ее более интересною. У каждого из нас была своя тройка лошадей, состоящая из крестьянских мальчиков и при нужде из девочек, которые, как
кобылки, были допускаемы к упряжи впристяжку. Эти тройки были всегдашнею
нашею заботою, состоящею в том, чтобы получше и посытнее накормить их. А
потому всякий день, обедая, мы оставляли большую часть порций различных