предшественников, предвзято выделяя в нем призыв к "смирению", "отказу от
гордости", но все лучшее в творчестве писателя есть развитие и обогащение
передовых традиций великой русской литературы.
Знакомые Достоевского, его товарищи по Инженерному училищу
рассказывают, что будущий писатель пристально следил и за литературой
зарубежной.
Федору Михайловичу было девять лет, когда он увидел на сцене
шиллеровских "Разбойников", и с этого дня началось его увлечение
благородными и романтическими героями Шиллера, сыгравшего такую роль в его
духовном самоопределении. "Я вызубрил Шиллера, говорил им, бредил им; и я
думаю, что ничего более кстати не сделала судьба в моей жизни, как дала мне
узнать великого поэта в такую эпоху моей жизни" {Ф. М. Достоевский, Письма, т.
I, M.-Л. 1928, стр. 57.}. Эти строки написаны Достоевским в трудные годы
пребывания в Инженерном училище - гуманный пафос поэта, порывистая
страстность, его манера мыслить и чувствовать оказали сильное и благотворное
влияние на юношу. Достоевский был прав, когда писал позднее, что духом своим
Шиллер ближе русским людям, чем французским профессорам словесности {Ф.
М. Достоевский, Собр. соч., т. XI, М.-Л. 1929, стр. 309.}. Для казенных
профессоров Шиллер был предметом изучения и толкования, для молодых
искателей истины - важным стимулом идейного и нравственного развития,
источником освободительных идей.
С пристальным интересом читал Достоевский Шекспира, Сервантеса,
Гофмана, Диккенса.
Из французских писателей, как вспоминал Ризенкампф, "особенно
полюбились Достоевскому Бальзак, Жорж Санд и Виктор Гюго". Это
подтверждается и собственными свидетельствами писателя: "Бальзак велик! Его
характеры - произведения ума вселенной!" - писал он еще в 1838 году {Ф. М.
Достоевский, Письма, т. 1, М.-Л. 1928, стр. 47.}. Узнав о смерти Жорж Санд, Достоевский вспоминал в "Дневнике писателя" за 1876 год: "Сколько взял этот
поэт в свое время моих восторгов, поклонений и сколько дал мне когда-то
радостей, счастья! Я смело ставлю каждое из этих слов, потому что все это было
буквально. Это одна из наших (то есть наших) современниц вполне - идеалистка
тридцатых и сороковых годов". "Я думаю, так же, как и меня, еще юношу, всех
9
поразила тогда эта целомудренная, высочайшая чистота типов и идеалов и
скромная прелесть строгого, сдержанного тона рассказа..." {Ф. М. Достоевский, Собр. соч., т. XI, М.-Л. 1929, стр. 308, 311.} Близкую ему самому идею
"восстановления падшего человека" находил Достоевский в творчестве Гюго.
Великие писатели Запада укрепляли освободительные стремления, веру в
человека, помогали лучше и глубже понять человеческое общество, вдохновляли
на борьбу против общественной несправедливости.
С их книгами приходил в Россию опыт буржуазных революций,
утопического социализма, движений демократических низов. Они давали пример
зоркого, трезвого художнического взгляда на жизнь, в которой кипела сложная
социальная борьба, господствовали силы угнетения, подавления, эксплуатации.
Инженерное училище не могло дать Достоевскому ни знания общества, ни
больших нравственных идей. Годы напряженной работы потребовались ему,
чтобы стать образованным, обладающим сильным общественным чутьем,
писателем и гражданином. О нем писали, что редчайшая интуиция помогает ему
понимать людей, определять своеобразие характеров, глубоко постигать самые
сокровенные тайны человеческой личности. Конечно, талант художника связан с
интуицией, спору нет, "натура" - дело великое; но Достоевский художнический
талант, "натуру" гениального мастера сочетал с широким и разносторонним
усвоением предшествующей художественной культуры, с духовным опытом
великих писателей, своих предшественников.
Одним из самых любимых поэтических произведений Достоевского был
пушкинский "Пророк". Незадолго до смерти писатель читал это стихотворение на
Пушкинских торжествах в Москве; ему было близко проповедническое
понимание назначения писателя:
...обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей... -
эти строки он читал особенно взволнованно и страстно.
Пушкин, Гоголь. Шиллер, Жорж Санд укрепили в сознании Достоевского
уверенность в значении творчества поэта для народа. "Я <...> всегда верил в силу
гуманного, эстетически выраженного впечатления, - писал он. - Впечатления
мало-помалу накопляются, пробивают с развитием сердечную кору, проникают в
самое сердце и формируют человека. Слово, слово - великое дело!" {Ф. М.
Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М. 1930, стр. 191.}
Для самого Достоевского творчество было постоянной внутренней
потребностью, жизненным призванием, наконец общественным долгом, который
надо было выполнить во что бы то ни стало, не щадя себя, и выполнить хорошо.
"Вы не поверите, до какой степени я занят, день и ночь, как в каторжной
работе!" - писал Достоевский, заканчивая "Братьев Карамазовых". "Я же и
вообще-то работаю нервно, с мукой и заботой. Когда я усиленно работаю - то
болен даже физически <...>. Верите ли, несмотря что уже три года записывалось -
иную главу напишу, да и забракую, вновь напишу и вновь напишу. Только
10
вдохновенные места и выходят зараз, залпом, а остальное все претяжелая работа"
{Ф. М. Достоевский, Письма, т. IV, М. 1959, стр. 198-199.}.
"Мне случалось слышать от него, - вспоминал Страхов, - что для
излечения от падучей доктора одним из главных условий ставили - прекратить
вовсе писания. Сделать это, разумеется, не было возможности, даже если бы он
сам мог решиться на такую жизнь, на жизнь без исполнения того, что он считал
своим призванием".
* * *
Белинский проницательно увидел, что Достоевский пошел дальше многих
писателей гоголевской школы. Приковывая внимание к противоположности
нищеты и богатства, приниженности и власти, писатель представлял это
противоречие не как моральную, а как социальную проблему. П. В. Анненков
воспроизводит в своих воспоминаниях слова Белинского, назвавшего "Бедных
людей" первой попыткой "социального романа" в русской литературе.
В воспоминаниях П. В. Анненкова приводится необычайно важная мысль
Белинского. Герои "Бедных людей", даже очутившись на дне жизни, не теряют
высокой человечности, сочувствуют друг другу, помогают в беде, осуждают
несправедливость "сильных мира сего", но они пассивны, и сама
действительность разбивает отвлеченное человеколюбие. "Дело тут простое: нашлись добродушные чудаки, которые полагают, что любить весь мир есть
необычайная приятность и обязанность каждого человека. Они ничего и понять не
могут, когда колесо жизни со всеми ее порядками, наехав на них, дробит им
молча члены и кости. Вот и все, - а какая драма, какие типы!"
"Да вы понимаете ль сами-то, <...> что это вы написали! - воскликнул
Белинский при первой же встрече с Достоевским. - Осмыслили ли вы сами-то всю
эту страшную правду, на которую вы нам указали". В самом деле, картины, созданные Достоевским, имели объективное содержание, которое в полной мере
не было ясно и самому автору.
Направление мысли Достоевского было гуманистическое,
демократическое, пафос освободительных стремлений вдохновлял его. Недаром
он писал, что "восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо
гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков", есть