"неотъемлемая принадлежность и, может быть, историческая необходимость
девятнадцатого столетия" {Ф. М. Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М.-Л. 1930, стр.
526.}. Но Достоевскому еще предстояли долгие и мучительные искания путей
восстановления погибшего человека.
В 1845 году Достоевский познакомился с Некрасовым и Белинским; в
январе 1846 года в "Петербургском сборнике" Некрасова был напечатан его
первый роман "Бедные люди". 22 апреля 1849 года он был арестован по делу
петрашевцев. Эти четыре года полны резких перемен в судьбе писателя, в
отношениях его с окружающими. То радость признания, то горечь осуждения; то
11
знаки самого искреннего сочувствия со стороны Белинского и его кружка, то
резкое недовольство новыми его произведениями. В некоторых воспоминаниях
(И. И. Панаева, А. Я. Панаевой) эти изменения в отношениях объясняются
узколичными мотивами: Григорович и Панаев были-де слишком насмешливы,
Достоевский-де возгордился, Тургенев же был чересчур барствен и т. д. Но
существо расхождения Достоевского с кружком Белинского было совсем не
мелким - это было расхождение по коренным вопросам литературного развития
того времени - о реализме, народности, общественном значении искусства.
Разойдясь с кружком Белинского, Достоевский продолжал искать
соприкосновения с носителями революционной мысли. Он стал участником
кружка Петрашевского.
Современники Достоевского по-разному представляли себе отношение
молодого писателя к революции. Доктор Яновский считает, что Федор
Михайлович, как человек "доброты неисчерпаемой и сердцевед", не мог быть
никаким "заговорщиком или анархистом" и не мог сочувствовать социализму. П.
П. Семенов-Тян-Шанский писал, что "революционером Достоевский никогда не
был и не мог быть, но, как человек чувства, мог увлекаться чувствами
негодования и даже злобою при виде насилия, совершаемого над униженными и
оскорбленными <...>. Только в минуты таких порывов Достоевский был способен
выйти на площадь с красным знаменем". Иначе говоря, протест Достоевского
сводился только к эмоциональному порыву, и не больше того. Думается, что это
не так. А. П. Милюков сообщает, что Федор Михайлович высказывался о делах
законодательных и административных, о цензуре, о злоупотреблениях властей, и
"высказывался с неменьшей резкостью и увлечением, чем другие члены кружка".
На собраниях петрашевцев Достоевский читал письмо Белинского к Гоголю, бывшее страстным революционным манифестом той эпохи. Он готов был
приняты участие в издании обличительной литературы, во время бесед резко
осуждал крепостное право, возмущался всякими попытками идеализации
крепостничества (не случайна и позднейшая, в 1861 году, полемика Достоевского
с И. С. Аксаковым, пытавшимся доказать гуманность отношений помещиков к
крепостным {В газете И. С. Аксакова "День" утверждалось: "...в общей сложности
личные отношения помещиков и крестьян были довольно человечны".
Достоевский возмущался этой статьей: "...До какой же отупелости должен дойти
человек, чтобы быть уверенным в божеской законности крепостного права" (Ф.
М. Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М.-Л. 1930, стр. 154).}).
В то же время нельзя не видеть и расхождения Достоевского с
революционерами уже тогда. В революционных кружках сороковых годов
изучались и пропагандировались идеи утопических социалистов Запада - Сен-
Симона, Фурье, Кабе и других. Достоевский занимал здесь особую позицию.
Знакомясь с сочинениями Фурье и Сен-Симона и сочувствуя идее уничтожения
эксплуатации человека человеком, идее равенства, Достоевский не принимал
утопических проектов организации будущего общества. "Жизнь в Икарийской
коммуне, или фаланстере, представляется ему ужаснее и противнее всякой
каторги. Конечно, - писал А. П. Милюков, - наши упорные проповедники
социализма не соглашались с ним".
12
Социалисты-утописты стремились показать преимущества организации
общественной и хозяйственной жизни на основах разума - на коллективных
отношениях людей. При этом они не были свободны от мелочной регламентации, делали попытки умозрительно предопределить весь порядок жизни будущего
общества, детали труда и быта. Это, разумеется, свидетельствовало о слабости, а
не о силе их. Научный социализм, опираясь на анализ тенденций общественного
развития, отрицательно относится к такой регламентации. Опыт истории
позволяет предвидеть основные черты отношений людей в обществе будущего.
Но научный социализм никогда не предписывал деталей устройства этого
общества. В грядущем общественном строе, где восторжествует социальная
справедливость и человек, освобожденный от экономических, политических и
духовных оков, будет хозяином всей жизни, он сам сумеет достойно определить
рамки своей деятельности, своего быта.
Достоевский не сумел исторически подойти к трудам утопистов-
социалистов. Его сознание воспротивилось тому, что некоторые утописты
ставили человека будущего общества в какие-то узкие регламентированные
рамки.
Спорил Достоевский с Белинским и петрашевцами о боге, о религии.
Белинский, как вспоминал Федор Михайлович, прямо начал с ним с атеизма.
Достоевский с детства был религиозным человеком; но он писал позднее в одном
из писем, что всю жизнь сознательно и бессознательно мучился вопросом о
существовании божьем {Ф. М. Достоевский, Письма, т. II, М.-Л. 1930, стр. 263.}.
Достоевский поддавался в чем-то под натиском страстной аргументации
Белинского, мучился сомнениями, отстаивал Христа, спорил о бессмертии души.
Мистико-фантастические ноты в "Двойнике", и особенно в "Хозяйке", свидетельствовали, что от принятия идей Белинского Достоевский переходил к
чуждым реализму и материализму мистическим тенденциям.
Большое значение имело расхождение с Белинским, как писал Федор
Михайлович, "из-за идей о литературе и направлении литературы" {Н. Ф.
Бельчиков, Достоевский в процессе петрашевцев, М. 1936, стр. 85.}. Белинский
осуждал попытки Достоевского толковать народность в мистико-фантастическом
духе. Он выступал за литературу высокоидейную, сознательную в отношении к
действительности, несущую свет истины народу. Достоевский, как он сам писал
тогда, считал обременительными эти "служебные", как он их называл, обязанности искусства.
Таким образом, круг разногласий между Достоевским и Белинским, а
затем петрашевцами был достаточно широк.
Бесполезно предполагать, как развивались бы эти противоречия, -
развитие творчества писателя было прервано насильственной рукой почти на
целых десять лет.
* * *
13
Воспоминания о пребывании Достоевского на каторге и в ссылке,
естественно, не богаты. Но мемуары П. Мартьянова, Д. Врангеля и других дают
представление о том, какие физические и нравственные лишения и муки вынес и
преодолел писатель. Воспоминания эти показывают, что Достоевский на каторге
и в ссылке сохранил энергию характера, силу личности, не потерял веру в себя.
Самым ярким свидетельством остаются "Записки из Мертвого дома" - эта
страшная летопись странствия по кругам ада русской каторги. Наиболее
тягостным испытанием была не непосильная работа, не ужасные условия жизни, а
жестокое и безжалостное унижение человека, попрание его достоинства и чести, надругательство над его личностью.