– Сколько тебе лет?
– Тринадцать, – услышал он свои слова. Значит, каким-то усилием воли немоту можно было преодолеть.
– Как зовут твою мать?
– Катарина.
– Как зовут твоего отца?
– Артур.
– Это вон тот господин в зале?
– Да.
– А как зовут тебя?
Он молчал.
– Ты не знаешь?
Разумеется, он знал. Он чувствовал очертания своего имени у себя на языке, знал, где именно оно хранится в памяти, ощущал его, но ему казалось, что тот, кому оно принадлежит, и тот, кого спрашивал Линдеман, – это два разных человека. Все перемешалось, да все это было не важно по сравнению с тем, что он стоял на сцене, сцепив руки и задрав ногу, у него чесался нос и ему хотелось в туалет. И вот уже имя само всплыло у него в голове: Ивейн, ну конечно же, его зовут Ивейн, он набрал воздуха в легкие, раскрыл рот и…
– Ну, а ты? – обратился Линдеман к стоявшему рядом мальчишке. – Ты помнишь, как тебя зовут?
Но теперь-то я вспомнил, хотел было крикнуть Ивейн, теперь-то я могу ответить! Но так ничего и не произнес. Его охватило чувство облегчения от того, что гипнотизер занялся кем-то другим. Он слышал, как тот задает детям какие-то вопросы, они что-то говорят в ответ, а зрители смеются и аплодируют. Чувствовал, как по лбу стекают капли пота, но стереть их не решался – стыдно шевелить руками, раз все считают, что ты в трансе.
– Ну вот, все и позади, – раздался голос Линдемана. – Было совсем не страшно, правда? Расцепите руки, встаньте на обе ноги. Вы уже помните, как вас зовут. Все позади. Просыпайтесь, все позади.
Ивейн опустил ногу, что, разумеется, далось ему без труда – он уже давно мог бы это сделать.
– Все хорошо, – тихо произнес гипнотизер и положил ладонь ему на плечо. – Все позади.
Следом за другими Ивейн спустился с подмостков. Ему хотелось спросить у других детей, что они чувствовали, что думали и видели, каково это – действительно пребывать под гипнозом. Но вот он уже дошел до третьего ряда, сидящие потеснились, чтобы дать ему пройти, он протиснулся мимо коленей, сел на свое место и глубоко вздохнул.
– Ну как? – шепотом спросил Мартин.
Ивейн пожал плечами.
– Ты помнишь, что произошло, или все забыл?
Только Ивейн хотел ответить, что он, разумеется, все помнит, а то, что произошло, было всего лишь нелепым фокусом, как заметил, что сидевшие перед ними обернулись. Они смотрели не на сцену, а на него. Все зрители в зале на него уставились. Линдеман солгал – до «позади» было еще далеко.
– Это он? – спросил гипнотизер.
Ивейн посмотрел на сцену.
– Это твой отец?
Мальчик посмотрел на Артура, потом на Линдемана, потом снова на Артура. И кивнул.
– Не подниметесь ли вы ко мне на сцену, Артур?
Артур покачал головой.
– Вам кажется, что вы не хотите. Но на самом деле хотите. Поверьте.
Артур рассмеялся.
– Это не больно, не опасно, вам даже может понравиться. Сделайте нам одолжение.
Отец снова покачал головой.
– Вам и впрямь не хочется знать, что будет?
– На меня эти штуки не действуют! – крикнул Артур.
– Возможно. Очень может быть, такое тоже иногда случается. Именно поэтому вам и стоило бы подняться ко мне.
– Выберите кого-нибудь другого.
– Но мне бы хотелось видеть именно вас!
– Почему?
– Потому что мне так хочется. Потому что вы убеждены, что не хотите.
Артур покачал головой.
– Ну же!
– Давай, иди уже, – прошептал Эрик.
– Это же так интересно, – поддакнул Мартин.
– На нас все смотрят, – добавил Ивейн.
– Ну и что? – парировал Артур. – Пускай смотрят! Почему вы, дети, всегда всего стыдитесь?
– Давайте все вместе позовем Артура! – воскликнул Линдеман. – Отправьте его ко мне, покажите, что хотите его видеть, похлопайте, если желаете, чтобы он вышел на сцену. Хлопайте изо всех сил!
Грянули оглушительные аплодисменты, раздались крики и топот, словно ни для кого из присутствующих не было ничего важнее желания гипнотизера, словно увидеть Артура на сцене было бы для всех них высшим счастьем. Шум становился все громче, к нему примешивались новые и новые голоса: публика аплодировала и подзадоривала Артура. Тот не двигался с места.
– Ну пожалуйста! – вскрикнул Эрик.
– Пожалуйста, выйди к ним, я тебя прошу, – присоединился Мартин.
– Только ради вас, – ответил отец и встал. Пробравшись сквозь ликующую толпу к проходу, он поднялся на подмостки. Линдеман сделал быстрое движение рукой, и в зале воцарилась тишина.