– Эй, Соня, ты дома? – спросила Варвара Поликарповна.
Ответа не последовало. В квартире стояла мертвая тишина, даже часы не тикали.
– Пошли, – сказала Варвара не менее уверенно, чем на площадке, и двинулась вперед. Она заглянула в ванную и туалет, потом в кухню, напичканную разнообразной техникой, включая яйцеварку. По-моему, этот электроприбор можно купить, только если вообще не знаешь, куда деньги девать.
Я везде следовала за Варварой Поликарповной. Из кухни мы вернулись в коридор, и Варвара первой заглянула в комнату, расположенную над моей мастерской. Это была спальня. Теперь нам предстояло войти в комнату, из которой ко мне капала кровь…
Варвара вошла без колебаний и тут же воскликнула:
– Ох ты боже мой!
Практически от входа к центру по паркету тянулся кровавый след. На середине комнаты, под люстрой, на животе лежала девушка. Из-под нее вытекла струйка уже запекшейся крови…
Я не могла больше стоять спокойно и ничего не делать, оттолкнула Варвару и бросилась к девушке в коротеньком шелковом халатике, расшитом попугаями. Так, рука теплая, но это еще ничего не значит – тело остывает долго.
И тут девушка издала легкий стон…
– В «Скорую» звоните! – повернула я голову к Варваре. – Не стойте истуканом!
– Сейчас, – ответила соседка, быстро огляделась, увидела телефонный аппарат на журнальном столике и набрала ноль три, а затем ноль два и еще какой-то семизначный номер, как я вскоре поняла – нашего отделения милиции. Надо отдать должное Варваре – ситуацию она описала по-деловому, без истерик и всхлипываний, и еще попросила какого-то Петю из нашего районного отделения продублировать звонок в «Скорую», чтобы те побыстрее приехали.
А я встала на колени над девушкой и приложила руку к шее – в место, где бился пульс. Пульс был слабый, но был! Она опять застонала.
– Потерпи немного! – прошептала я, хотя она меня, вероятно, не слышала. – Сейчас врач приедет. Чуть-чуть продержись!
На вид я дала бы девушке года двадцать четыре. Роскошные темные волосы крупными локонами ниспадали на плечи, ноги были стройные, длинные и загорелые. Может, ходит в солярий, а может, недавно с курорта. На пальчиках – отличный маникюр, но мозоли на ладонях. От шеста?
Я взяла ее руку в свою – может, так ей будет легче? Длинные пушистые ресницы дрогнули, но глаза так и не открылись.
– Может, ее перевязать? – подала голос Варвара Поликарповна.
– Нет, наверное, лучше не трогать до приезда врачей.
– Наталья, взгляни, куда ее ранили.
– Ее нельзя переворачивать! – закричала я, потом тише добавила: – В бок, наверное.
– Ой, кровищи-то сколько! – воскликнула Варвара. – И куда ж это она, интересно, ползла?
Последний вопрос заставил меня задуматься. Я быстро осмотрелась – и увидела мобильник, валявшийся рядом с телом, но с противоположной от меня стороны. Крошечная трубка лежала рядом с рукой раненой девушки, под столом, накрытым на двоих.
Соня кому-то звонила? Звала на помощь?
– Да, разврат никогда до добра не доводит, – тем временем заметила Варвара Поликарповна и невозмутимо отправилась осматривать третью комнату, смежную с гостиной. – Ишь ты, еще одна спальня! – послышался оттуда Варварин голос. – Наталья, ты не знаешь, зачем одной бабе две спальни? Чтобы двух мужиков одновременно принимать?
Мне хотелось наорать на Варвару, но я сдержалась – хотя бы для того, чтобы не беспокоить несчастную Соню. Ну принимала двух сразу, или трех, или десятерых. Варваре-то какое дело?! Она что, у нее клиентов отбивала? И как можно ходить и осматривать квартиру, когда тут человек умирает?!
Я продолжала говорить Соне теплые слова, хотя, наверное, больше пыталась успокоить себя.
– А-а, тут она, похоже, жила, а в первой спальне клиентов принимала, – прозвучал голос Варвары Поликарповны. Но почему она говорит о Соне в прошедшем времени?!
Слышался звук открываемых шкафов, Варварины комментарии – в основном критические. Ее поражало количество шмоток, их непристойность, количество косметики на туалетном столике, потом она стала рассматривать драгоценности.
«А не сопрет?» – пронеслась у меня мысль, потом я решила, что скорее всего – нет, ведь я все-таки нахожусь рядом. И ведь для Варвары главное – информация, чтобы было о чем рассказывать всем соседям и знакомым. А тут она набрала сплетен на несколько недель вперед.
Я сама только обвела взглядом гостиную. Мое внимание привлекла и удивила огромная коллекция моделей гоночных машинок, выставленная в серванте. Вернее, сервантов было два: один – для посуды, другой – для машинок. «Странное хобби для стриптизерши», – подумала я.
Наконец в дверь позвонили. Варвара первой рванула к входу. Дверь ни она, ни я так и не заперли. Первыми приехали представители нашего районного отделения. Вслед за ними прибыла «Скорая», потом следователь из прокуратуры в сопровождении каких-то экспертов.
Врачи занялись Соней, Варвара носилась между ними, то и дело спрашивая «выживет или как?», и милиционерами, интересуясь у тех, найдут они убийцу или нет.
– Вы бы тут лучше ничего не трогали, – заметил следователь прокуратуры, усталый лысеющий мужчина лет сорока с мешками под глазами.
– Поздно, – пробурчал себе под нос представитель нашего районного отделения, как вскоре выяснилось – участковый. Я заметила, что он старался держаться подальше от Варвары Поликарповны, из которой энергия просто била фонтаном.
Следователь молча смотрел, как работает бригада «Скорой», эксперты фотографировали все вокруг, часть сотрудников стояла по углам и о чем-то шепталась. «Зачем их тут столько понаехало?» – удивилась я. Потом Соню положили на носилки и понесли из квартиры.
– В какую больницу вы ее везете? – спросила я.
– «Скорой помощи», – ответили мне.
После отбытия бригады врачей следователь дал какие-то указания экспертам и предложил мне и участковому спуститься в мою квартиру. Я кивнула и повела их к себе. Варвара тем временем объясняла сотрудникам органов, как нужно расследовать преступления, в частности, на примере Насти Каменской. У меня дома мужчины сняли обувь (что меня, признаться, удивило), проследовали в гостиную, оглядели потолок, люстру и засохшую лужицу на полу.
– Романовой повезло, что у нее в этой комнате паркет, – заметил следователь.
Я хлопнула глазами в непонимании. У меня везде был линолеум, а у Сони, как я вспомнила, в гостиной в самом деле был положен паркет, причем нелакированный, в остальных комнатах – линолеум.
– Иначе кровь бы не протекла, – пояснил следователь.
– Давайте в кухню пройдем, – предложил участковый, представившийся Петром Игнатьевичем. Следователь наконец предъявил мне удостоверение, в котором указывалось, что предъявителя именуют Человековым Ильичом Юрьевичем.
Я моргнула, снова прочитала, что написано, и посмотрела на мужчину.
– Мои родители были просто фанатичными коммунистами, – пояснил он. – Правда, когда я родился, других детей в нашей стране уже не называли Революциями, а имена Нинель и Владилена не связывали с товарищем Ульяновым-Лениным. Но мои все равно решили следовать традициям первых лет существования Советского государства.
– Но Ильич – это же отчество! – воскликнула я.
– Оно использовалось как имя, – вздохнул Человеков. – Я в свое время даже по справочной дедка одного нашел с таким же именем – школьного учителя немецкого языка. Он мне посоветовал просто представляться Ильей, что я и делаю.
– А почему вы не поменяете имя? – удивилась я. – Ведь сейчас, по-моему, с этим нет никаких проблем.
Человеков махнул рукой, буркнул себе под нос что-то типа «ай, заморачиваться еще» и уселся на табурет в моей кухне, где техники наблюдалось примерно в два раза меньше, чем этажом выше.
Я рассказала, что знала.
– А с соседкой знакомы не были? – подал голос Петр Игнатьевич.
Я покачала головой, объяснила, что недавно переехала и еще не успела познакомиться со всеми соседями.