На этом он и закончил свой монотонный мрачный монолог. Фабио лежал на дощечке и думал, пока порыв мысленного движения уносил его с собой. Он думал о многом, но мысли его растворялись и сгущались, пытаясь принять какую-либо форму, но потом гасли как свечи на ветру. Он думал о своей прелестной дочери, в то время как та, до безумия беспокоилась об отце. Сергей отчаянно пытался вновь заговорить с Наставником в своей голове.
Казалось, никто уже не воспринимал всерьез того, как внезапно и неожиданно все обернулось вспять самым непредвиденным образом. Тоска, беспокойство и уныние постепенно переходили в нечто большее и существенное, способное разубедить человека в ценности всякой вещи. Тождественно унынию чувство это разубеждает во всякой действенной правде и каков бы ни был мир он навек останется мрачным для того, кого постигло – равнодушие. Разве не во власти своих владельцев находится рассудок? Порой внешние обстоятельства бьют по стенам внутреннего мира. Тюрьма или темница испепеляет душу одним лишь своим зловонием, разинувшим широкую пасть. Боль и побои извечные товарищи страдания они делают свою работу безупречно. Там, где слово бессильно, в ход идут дубинки. И покуда пот смешивается с кровью, а слезы с отчаянием, пока ночью пробуждается совесть, спящая днем у человека, имеющего прямое отношение ко всей грязи, которую он учудил беспощадными своими выходками, беспрекословными тумаками, беспрерывным мучением ближнего, всякий свет, всякая надежда на благополучие, всякое упование на человечность, рушится под градом бессердечности и разрушается уже изнутри потусторонним и всевластным отчаянием. Кем же был человек, который учудил столько бесчестья и даже более того? Человек этот был заключен, как и остальные в эту тюрьму и имел лишь определенные привилегии покидать ее стены, и направляться куда? В жерло несчастья, в дом своей жены. Он был обречен не менее остальных и ждал заветного часа, когда бы ему удалось более не возвращаться в тюрьму подобно тому, как заключенные несметно ждут минуты своего освобождения словно чуда, нисшедшего до их грешных душ. Но в глубине души Надзиратель знал, что, как и остальным ему удастся освободиться из оков тюрьмы и брака, которого он всецело ненавидел и о котором так жалел только одним путем – внезапной и долгожданной смертью.