– Не стоит так на меня смотреть, я здесь ни при чем. Скажите спасибо вашему товарищу, который сегодня очень, очень сильно оплошал, – он подошел к камере Сергея и взглянул на его тело, вытянувшееся на дощечке: спит как младенец, даже не подозревая что кто-то сейчас перекладывает вину на него с видом полного достоинства. – Ничего, пусть себе отдыхает пока может, когда Надзиратель оправится этому парню не поздоровится. Он лично займется им, а пока, наслаждайтесь голодом, вы это заслужили, как и ваш товарищ.
Под невнятные и неодобрительные возгласы он покинул блок, а затем вернулся с жирной куриной ножкой в одной руке и булкой хлеба в другой. Он прошелся по периметру блока, вглядываясь в каждое голодное и истощенное побоями лицо, желавшее казалось разорвать его на куски, и казалось он находил в этом свой определенный вид удовлетворения, который необходим людям злостным до самой души в коих зиждется потусторонняя жажда создавать все условия для того, чтобы внушить человеку излишние страдания. Как только Павел ушел, Поляк позвал Фабио:
– Фабио!
– Поляк?
– Ваш дружок покалечил Надзирателя?
– Похоже на то, но сам я не ничего не видел, поэтому сказать точно не могу.
– Но ведь ты слышал, что сказал охранник? Похоже он и в самом деле повеселился с ними, как же они его не прикончили за эту выходку?
– Меня тоже волнует этот вопрос, я надеюсь, что они не станут убивать его.
– Вряд ли убьют, но смерть покажется ему райским сном, если дело дойдет до мучений… Здесь редко кого мучают, разве что самых пропащих, таких, собственно говоря, как и ваш дружок обычно касается такая участь, но разве они виновны? Если довести человека, он и не на такое способен.
– Действительно чего они добиваются? Ведь когда-нибудь накопленная ненависть рухнет на них как крыша, которую не удосужились починить и унесет их в могилу! Никому не дозволено шутить с людьми вроде нас, ведь отчаяние вполне может дать нам силы для последнего рывка.
– Видимо это он и сделал, последний рывок…
–Его могут и сейчас запросто прикончить, чего же они хотят, чтобы он начал раскаиваться и просить пощады?
– Время все равно не на нашей стороне Фабио, а спешка ни к чему, боюсь, что эти твари могут сделать с ним все что пожелают и ничего им за это не будет.
– Пусть не считают, что вечно смогут удерживать нас здесь…
– Фабио, разве выберемся мы когда-нибудь из этого гадкого места? По мне так мы уже покойники, чем мы лучше мертвецов? Если живем мы здесь лишь для страданий, а надежда не дает ничего кроме разочарования.
Фабио не нашел лучшего ответа кроме задумчивого молчания, ему не хотелось иной раз убеждаться в собственной немочи перед роком судьбы.
Глава 8.
Иван Флейта с самого утра заполнил блок музыкой вполне заменяя свет утреннего солнца на протяжное пение флейты. То был звук схожий на пение птиц что непрестанно встречают щебетанием каждый свой новый день, радуясь и посвистывая мелодии на ветвях деревьев. Это было не привычное время для игры на инструменте не только для всего блока, но и для самого Ивана и таинственная музыка с утра по-разному влияла на заключенных, которые просыпались в смятении или же слышали этот странный звук глубоко во сне недоумевая, но все так же теряясь в закоулках этого бренного мира не смея просыпаться. Быть может, для иного слушателя играла не простая мелодия чем-то напоминающая музыку органа возводя протяжные долгие ноты и сменяя их на последующие, то был крик, но свободы ли, или же крик вечного заключения?
С чего вдруг Иван Флейта начал играть, инстинктивно ощущая наступления утра? Этот вопрос еще предстояло разрешить.
Ясно было одно, Иван Флейта играл так как никогда ранее и те, кто, пренебрегая сном и ворчливостью внимали этому внезапному концерту смогли бы догадаться об этом помня каждую ноту той или иной мелодии музыканта. Это был яростный звук, рушащий стены, это был стон судьбы, бьющей исподтишка и звон милосердия звучал непрерывно в этой на первый взгляд странной, но удивительной мелодии, заставляя каждого слушателя биться в замешательстве, но в конце концов придя к напрашивающемуся выводу: Иван Флейта выжил из ума. И подобно накаляющейся лампочке музыка проходила через этап развязки, которую не знал даже сам автор мелодии и в один миг музыка перестала и, хотя все лампочки оставались в целостности и сохранности, все же вполне можно было уловить эту незримую стеклянную грань, которая в один момент, внезапно, в клочья разорвалась.
Казалось, еще немного и Иван заиграет новую мелодию, но ничего кроме тишины нельзя было расслышать, лишь пару раз звякнул инструмент Ивана, а это означало что тишина больше не нарушится, и сонные заключенные провалились в сон, не придавая никакого значения последней мелодии Ивана Флейты, пока охранник спустя некоторое время не заметил что-то подозрительное в его камере и не воскликнул: