Несколько человек возглавляемые Дмитрием прошли к автомобилям, но перед этим Дмитрий переговорил с Фабио, им было все равно кто валялся у входа и почему вокруг его тела сгустилась остальная толпа. Милена стояла рядом с отцом и стоило Фабио попрощаться с Дмитрием и повернуть голову в сторону крыльца, как ему открылась жуткая картина глумлений над покойным Надзирателем. «Люди сошли с ума» – думал Фабио, тогда как они, забыв про всякую человечность продолжали издеваться над останками этого бесчестного человека. Фабио было противно наблюдать за этим. Он заметил, как Милена смотрела в ту же сторону и отвернул ее голову.
– Там Сергей, это он видимо начал…
– Не важно Милли, эти люди прошли через многое, знали бы мы то, что они знают и сами бы стали такими.
Они кричали, смеялись и мычали как животные, но в конце концов кого-то вывернуло наизнанку прямо на труп, и все вдруг отошли, приходя в себя. Фабио подозвал Сергея, и они направились в сторону шоссе дабы сесть в непримечательный автомобиль какой-нибудь благосклонной семьи, возвращавшейся из отпуска или дачи и воспользоваться их добротой чтобы доехать до города или ближайшего отеля.
Спустя некоторое время они уже ехали в сторону города, но до города как им сказала Мария, сидящая за рулем доброжелательная девушка, она, к сожалению, не доедет. Мария была не в меру улыбчивой, рассказывая о чем бы то ни было она не знала когда ей вовремя остановиться и поэтому временами ее уносил порыв собственного повествования, который нередко обрывался ею в те минуты, когда она сознавала что все же перешла черту. После милой светской беседы между пассажирами и Марией все стали молча думать о своем. По краям дороги выступал лес что своей длиннотой и шириной приковал внимание изголодавшихся по видам пассажиров. Они взирали в окна автомобиля не отрываясь заставляя Марию дивиться и недоумевать этому странному порыву. Это бесконечное небо с его облаками, солнце, пикирующее в небесах то появляясь, то исчезая за ними прямо как играющий родитель со своим младенцем, пряча лицо за ладонями, а потом вновь являя себя своему чаду со словами: «ку-ку!», так же и солнце в тот день, игралось вместе с жителями этой голубой планеты. Иногда целыми стаями летели птицы развернув крылья и поддаваясь течению ветра. Глядя на этих птиц, забывалось всякое несчастье, уходили на второй план недавние страдания, кровоточащие раны не успевшие затянуться как подобает забывались с детской непринужденностью, обращенной к каждой болячке. Птицы вдохновляли людей своим полетом, как бы высоко мы ни забрались, нам не удастся передать той свободы, с которой птица размахивает своими крылами.
Фабио повернулся и взглянул на Милену, которая, не отрываясь смотрела в окно, тем же был занят и Сергей. Фабио лицезрел улыбку на лице дочери и сам он невольно начал улыбаться при виде ее неподдельной радости, наблюдая за сладостным счастьем, коснувшимся ее лица. Фабио повернулся и глядел перед собой, он взглянул на небеса и заметил процессию птиц, которых трудно было распознать, не имея бинокля. Наблюдая за ними, Фабио почувствовал, как он парит вместе с ними по небесным просторам полным надежды и радости. Он летел над землей и ничто не могло остановить его в этот чудесный миг, переполненный счастьем, уж слишком прекрасен он был, слишком прекрасен чтобы быть правдой…
Доехав до своей деревушки Мария высадила их на обочине и направилась в глубь деревьев и двухэтажных домов с огородами, пьянствующими стариками, а также детьми, которые исследовали зеленый мир, игрались в песочницах и наслаждались теплыми солнечными днями щеголяя без своих маленьких футболок. Совсем еще юные они глядели на своих старых родителей или прародителей с недоумением, «а точно ли мама и папа это? Какие-то они странные» – говорил их детский взгляд, обращенный на пьяных и бесстыжих пап и мам.
Отблагодарив всей душой Марию за ее любезность и неравнодушие, они последовали в сторону города, до которого как сказала Мария всего рукой подать – тридцать километров. Уже смеркалось, ветер раскачивал сонные деревья с той же нежностью с какой мать раскачивает своего ребенка. Трое путников шли в задумчивом безмолвии, в нарушаемой лишь проезжающими автомобилями тишине.