Седло уже принесено
И дамою укреплено
На сем многоученом муже,
Подпруги подтянув потуже,
Вполне удовлетворена,
На старца вспрыгнула она.
Кто в мире был мудрей его?
Меж тем любовь и естество
Его повергли на карачки,
И он готов для резвой скачки.
Уже царя учитель строгий
Бежит, как конь четвероногий,
Со всадницей своей прекрасной.
Был в этом смысл простой и ясный,
Как я пытался показать.
А дама не спешит слезать.
Царь Александр в своей засаде,
На мудреца украдкой глядя,
До слез хохочет — что творится!
Как быстро разума лишиться
Успел его учитель мудрый
Пред этой дамой светлокудрой!
Она ж совсем во вкус вошла,
Удары плеткой — без числа,
И снова песенка запета:
— Полощи руно, Доэтта,
Но взгляни: наглец отпетый
У меня-то под седлом!
Он не чтил любви завета, —
Под седлом он поделом. —
На Аристотелевы шашни
Царь, хохоча, глядит из башни
(Порой от хохота лекарства
Не раздобыть и за полцарства).
— Ха-ха, не дивные дела ли?
Да вас, учитель, оседлали! —
Кричит он. — Что на вас нашло?
Как вы попали под седло,
И, вот забавно, к той же даме,
Которую честили сими?
Меня хотели образумить,
А так успели обезуметь, —
Почище буйного бычки!
Заслышав речь ученика,
Учитель вмиг остановился,
От всадницы освободился,
Вскочил проворно с четверенек,
Хоть был старенек и слабенек,
И стал смущенно объяснять:
— Да, государь, готов признать,
Моя история смешна,
Но пользу принесет она.
Доказывает мой пример
Необходимость строгих мер,
К каким я против вас прибег.
Ведь если старый человек
Бессилен был с любовью спорить
И так себя мог опозорить,
Что перед нею отступили, —
Чему свидетелем вы были, —
Все достижения науки,
То уж никто не даст поруки,
Что вы, столь юный и горячий,
Могли б вести себя иначе.
Я ж бесновался напоказ,
Лишь предостерегая вас:
Такой и вам грозит позор.
И вас осудит весь ваш двор.
Но зря он с ловкостью завидной
Оправдывал свой бег постыдный:
Не разуверишь очевидца!
А хитроумная девица
Достигла цели, и вполне:
Царь полюбил ее вдвойне,
Увидев, как легко и смело
Подруга отплатить умела
Учителю за всю ворчливость,
За всю суровость и бранчливость.
Но царь уже не помнил зла,
Столь уморительна была
Попытка старого прикрыть
Проявленную нынче прыть
Тревогой за ученика.
Так от запретов старика
Был Александр освобожден.