С подругой царь не мог расстаться,
И скоро стали все шептаться,
Что этакое поведенье,
Мол, вызывает опасенья:
Царь безрассуден стал, безволен.
Как будто чем-то тяжко болен.
Да зря искали здесь недуга:
Любовь и милая подруга
В царя огонь свой заронили
И сердце в нем воспламенили.
Но в том, что царь, любви послушен,
Стал к остальному равнодушен,
Была ль красавицы вина?
Ведь полюбила и она, —
Так нечего и удивляться,
Что с Александром расставаться
Ей тоже нелегко бывало.
Она царя не отпускала,
А царь был истинно влюблен,
И, стало быть, не мог бы он
Ослушаться любви велений
И милой ласковых молений.
Его в глаза не осуждали,
Но за спиной его роптали, —
От пересудов злых уйдете ль!
Царя наставник — Аристотель
Решил внушить ему построже:
— Баронов забывать негоже,
Обидно с вами спозаранку
Весь день им видеть чужестранку, —
Царь на упреки не смолчал,
И так на них он отвечал:
— Ну что ж! Какая в том беда?
Знать, не любили никогда
И ничего в любви не смыслят
Все, кто за мной обиды числят.
Ведь тот, кто истинно влюблен,
Одной любви блюдет закон!
На целом свете для него
Нет, кроме милой, никого.
Но Аристотель, муж ученый,
Царем не переубежденный.
За доводом приводит довод:
Мол, подавать не надо повод
К столь неприятному злословью
Своей безудержной любовью.
Все ждут пиров, а царь — молчок!
Он — словно молодой бычок,
Который с привязи сорвался
И на свободе разыгрался.
— Вы так похожи на тельца.
Что хочется вам дать сенца!
Коль приглянулась вам девица,
Неужто надобно беситься?
Друзей не покидают бранных
Из-за девчонок чужестранных!
Забыв о рыцарях своих,
В досаду вы повергли их.
К чему подобное беспутство?
Мора оставить безрассудство!
Так Аристотель говорил.
Столь долго он царя корил,
Выл столь язвителен и строг,
Что царь глаза поднять не мог,
И гнать соблазн мечты любовной
Он обещал беспрекословно.
Вот проходили дни за днями.
Часы тянулись за часами, —
Подруги царь но посещал,
Как мудрецу on обещал.
Нo предавался все сильней
Воспоминаниям о ней:
Решил он милой не видать,
Да как с мечтою совладать!
И облик светлый и прекрасный
Носился перед ним всечасно:
Сияли прелестью черты,
В движеньях столько красоты
К себе манило и влекло!
Xрустально-ясное чело,
И нежный рот, и золотистый
Отлив волос, и взор искристый —
Все благородством восхищало.
И Александру тяжко стало
С подругою в разлуке жить.
— Увы, хотят меня лишить, —
Воскликнул он, — счастливой доли!
Учитель ждет, чтоб против воли
Боролся я с самим собой.
Свою любовь позвал на бой
И попирал ее нещадно.
Он рассуждает очень складно,
Но что о чувствах знает он,
Коль сам он не бывал влюблен!
В делах любви такой философ
Глупей иных молокососов:
С чужого голоса он судит,
Нет, не хочу и слушать! Будет!
С ума сойду от горьких дум я!
Не видеть милой — вот безумье.
Мне Аристотель не указ,
Учитель мои на зтот раз
Забыл об истине исконной.
Что у любви свои законы!
Так, все обдумав, царь решил
И сразу к милой поспешил.
Та в одиночестве тужила,
Ее уже тоска точила,
Разлука долгая терзала.
— Сомненья нет, — она сказала, —
Мой государь делами занят:
Кто истинно влюблен, не станет
Сам уклоняться столько дней
От радостей любви своей. —
И замолчала, вся в слезах.
— Скажу вам в нескольких словах. —
Ей царь ответил, — в чем беда,
И все поймете вы тогда.
Ведь на меня обижен двор
За то, что с некоторых пор
Я вам лишь посвящаю время
И столь пренебрегаю всеми.
Меня бранит и мои учитель —
Мои самый строгий обличитель.
А я не смею с ним поспорить.
Боюсь, начнет меня позорить, —
Насмешки так бывают колки!
— Я, государь мой, эти толки, —
Сказала дама, — в грош не ставлю,
Но все же вас от них избавлю
И вымещу свою тоску:
Того в безумство вовлеку,
Кто поносил вас беспричинно.
Пусть побеснуется бесчинно
Седой, унылый ваш мудрец,
Изжелта-бледный, как мертвец,
И впредь, отчитывать любя,
Отчитывает сам себя.
Для мести лучшая пора —
До девяти часов утра.
Любовь послужит мне подмогой, —
Поверьте, ваш учитель строгий
Забудет свой язык привычный,
Диалектично-грамматичный.
Взамен учености его
Заговорит в нем естество,
Возмездье верное тая, —
Над стариком потешусь я!
Вам надобно пораньше встать,
Чтоб самому понаблюдать,
Как раззадорю старика я,
С него всю мудрость совлекая,
А после плеткой отхлещу,
За все сторицей отомщу.
Да, мне не терпится одно:
Явиться к старцу под окно.
Обиды все ему припомню!
Вы ж притаитесь поукромней
В высокой башне — той, что рядом.
Займусь теперь своим нарядом.