Женька. Дочиталась. Салют, девы! (Ушла.)
В клубных небесах заливался эстрадный оркестрик тех лет. Скрещивались, вспыхивали лучи клубных прожекторов.
А в общежитии уже полутемно. Светится переплет стеклянного окошка, выходящего в коридор. Девушки спят. Только Женькина койка пуста.
Ирина (поднимается на постели). Девочки!.. (Ей не отвечают.) Девочки!
Леля (не сразу). Что?
Ирина. Я еду.
Надюша. Черт, только заснула…
Ирина. Надюша! Я решила. Еду!
Надюша. Счастливая…
Ирина. Не знаю.
Надюша. Господи! Мне бы уехать куда-нибудь… Закатиться. Другой дом, другие люди. А какие — неизвестно. Хуже нет, когда заранее все известно. (Поднялась в сорочке, пошла к шкафу.) Целая банка варенья была. Все съели. (Присела за стол, доскребает.) Вот — Федя. Он меня любит. И я его люблю. И мама его, Анна Петровна, меня тоже любит. И я знаю, как мы будем жить. Вот так — шкаф, так — тумбочка… А могло быть по-другому? Открывается дверь, и заходит какой-то человек…
Леля. Мужчина.
Надюша. И говорит: «Надежда! Идем». Не стану спрашивать куда. Пойду.
Леля. Иждивенческие настроения. Кто-то придет, кто-то позовет. А сама ты что, уж не человек?
Ирина. Смотри, Надька. Что имеем — не храним, потерявши — плачем.
Надюша. Феденька — мой!
Ирина. Как ты странно говоришь — «мой». Если по-настоящему любишь — всегда, наверно, кажется, что ты недостойна его.
Надюша. Глупо.
Ирина. Ведь если ты его любишь, то считаешь самым лучшим человеком. Так?
Надюша. Ну?
Ирина. А он почему-то вдруг любит тебя!
Надюша. Значит, он тоже считает тебя самым лучшим человеком. Только не разубеждай его в этом.
Ирина. По-моему, есть два вида любви. Одни думают только о том, что они могут получить от любимого, а другие — что они могут дать любимому человеку.
Надюша. Сколько людей — столько родов любви.
Леля. Мы будем спать?
Замолкли.
Ирина. Леля…
Леля. Что?
Надюша. Ну, начинается. На всю ночь. Скорей бы уж уехала.
Ирина. Я хочу тебя спросить… Можно?
Леля (не сразу). Можно.
Ирина. Ты любила кого-нибудь? Ты понимаешь, в каком смысле я спрашиваю? В буквальном.
Леля молчала.
— Если не хочешь — не отвечай.
Леля молчала.
— Ты скрытная…
Хлопнув дверью, входит Женька. Зажгла свет, швырнула сумочку на кровать, села за стол.
Женька. Гады!
Леля. Кто?
Женька. Все. Какой-то чижик пристал, а меня из клуба.
Леля. Так! Сколько раз предупреждала, — горох об стенку! Достукалась?
Надюша. Теперь начнется веселая жизнь. Пятно на всю группу.
Женька. А эта только за себя дрожит!
Надюша. Не за себя, а за группу.
Ирина. Действительно, Женя. Лучшая группа.
Женька. Хватит! Лучшая, лучшая, — надоело! Переведите меня в худшую!
Леля. Тебе не стыдно?
Женька. К черту! До двадцати пяти лет молодость, а потом можно и воспоминания писать!
Леля. А сейчас ты не живешь?
Женька. Прозябаю!
Леля. Ясно. Ну так вот, дорогая. Мне поручили написать статью в «Комсомольскую правду» о моральном облике. И если ты до того докатилась, что тебя из клуба выгнали, да еще эти твои рассуждения… Как хочешь, Женя, я напишу о тебе!
Женька. Вот везуха! В газету попасть! Давай, Леля, строчи!
Ирина. Бессовестная ты, Женька. Пиши, Леля, я тебе помогу!
Леля. И напишем! От всей комсогруппы напишем!
Надюша. Да вы что, девки, с ума сошли? Сор из избы выносить…
Леля. А ты хочешь со всеми хорошей быть?
Надюша. Если у тебя плохое настроение, не срывай его на других!
Леля. Со всеми хорошей быть нельзя. Как конфетку оближут!
Надюша. Кидаться на всех тоже не буду!
Леля. Я кидаюсь, да? Кидаюсь? Кидаюсь?