– Нет! – София вскочила, пошатнулась, слепо отбросила поддержавшую ее руку сестры Агнессы. – Боже мой, нет! Только не это! Только не Мэри! – Слезы, так долго сдерживаемые, брызнули из глаз, лицо хирурга расплылось в неясное пятно.
– Идем, София, – аббатиса не позволила своему голосу дрогнуть, ладонь на локте разом постаревшей однокашницы была жестка, как перчатка скафандра. – Девочка уж как минимум заслужила право уйти рядом с теми, кто ее любил. Идем, – странную, почти кощунственную идею, возникшую только что в ее голове, тариссийка предпочла не озвучивать. Подать Софии надежду сейчас было бы жестоко. Слишком жестоко. Не по-христиански.
Коридор. Лифт. Коридор. Тамбур. Лампы, приборы, люди в масках. Стол с поддержкой для спины и шеи. Какая же она крохотная, эта девочка, ее единственная внучка, ее последняя связь с прошлым, ее последняя надежда на будущее… Она не может подойти. Не может посмотреть в широко открытые глаза, из которых уходит жизнь. Не может взять маленькую ручку. Не может. Не может и все.
– Мэри, ты слышишь меня? – мать Альма, убедившаяся, что сдвинуть Софию с места невозможно, подошла к столу и склонилась над вытянувшимся тельцем. – Ты должна выжить, Мэри. Твой организм должен принять импланты, иначе ты никогда не сможешь стать пилотом и огорчишь бабушку. Ну же, Мэри, что за глупости, как может номер первый по результатам Испытаний умереть во время пустяковой операции?