Валерий Витальевич тихонько прошел между койками к изголовьям, присел на корточки и шепотом позвал:
– Корсаков, Старовойтов! Хватит симулировать, я знаю, что вы не спите. Вставайте, одевайтесь, выходите в коридор. Только тихо.
И добавил, почувствовав, как напряглись мальчишки под его лежащими на одеялах ладонями:
– Все хорошо. Все просто отлично, правда. Давайте быстренько.
Поднялся и вышел, не оглядываясь.
Минуту спустя к нему присоединились кадеты. Как он и предполагал, сна там не было ни в одном глазу. Правда, и бодростью не пахло. Вымотаны парни были до предела. Еще бы: после происшествия с «Москвой» оба спали из рук вон плохо. Не помогали даже усиленные тренировки, к которым сначала прибегнул Егор, а потом подключился и тянущийся за признанным лидером Илья.
Рокотов предостерегающе прижал палец к губам. Мальчики истово закивали. Изобразивший всей физиономией вопрос Корсаков толкнул Старовойтова локтем в бок и вытянулся в струнку.
– Да, – по‑прежнему очень тихо произнес капитан и ловко зажал два готовых завопить рта. – Просто – да. А теперь пошли ко мне.
В кабинете он уселся за стол, кивнул кадетам на стулья и, наконец, позволил себе улыбнуться:
– Вы помогли мне выиграть пари, Корсаков. Ваша матушка была твердо уверена, что вы спите сном праведника, а я возражал. Так что коробка сигар – моя! Подтвердите при случае.
– Вы… вы говорили с ней? – выдохнул забывший о субординации и положенной форме обращения Егор. – Когда?!
– С полчаса назад. Она не хотела будить вас раньше времени, но я был совершенно уверен, что будить и не понадобится. Все, повторяю, хорошо – сравнительно. «Москва» вышла из подпространства в Сигме Тариссы. «Мининская» эскадра сняла с крейсера людей и движется в сторону Зоны Тэта.
Два вопроса: «Почему не сами?» Корсакова и «А папа?» Старовойтова прозвучали одновременно.
– Корабль сильно поврежден. Говорю сразу: причины мне неизвестны. Ваш отец, Старовойтов, ранен, и ранен серьезно. В данный момент он лежит в гибернаторе. Однако Мария Александровна заверила меня, что, как только им займутся наши врачи, все будет хорошо. Во всяком случае, на доктора Тищенко, по словам графини, рассчитывать можно смело, а он в своем деле ас из асов.
Илья кивнул. Мальчишки сидели, взявшись за руки, и Рокотов с некоторой тревогой посматривал на побелевшие почти до синевы пальцы.
– Теперь так. Примерно через полтора суток экипаж и пассажиры «Москвы» будут доставлены на Кремль. До начала каникул четыре дня. Графиня предложила немедленно отправить вас по домам во избежание ненужного ажиотажа. Мне нравится это решение, отпускные свидетельства для вас я подготовил. За вами, Корсаков, уже вылетел господин Дорохов, с которым ее сиятельство связалась непосредственно перед разговором со мной. Вашу маму, Старовойтов, я предупредил, она вас ждет, я сам вас доставлю.
Валерия Витальевича немного коробил тот факт, что графиня Корсакова сначала выслала за сыном транспорт, и лишь потом поинтересовалась мнением офицера‑воспитателя. Однако следовало признать, что этот вариант был наилучшим из всех возможных, а самолюбием в столь исключительном случае можно и поступиться.
– Разрешите, господин капитан? – обратился к нему Егор. Старовойтов, отпустивший руку друга, помалкивал, но даже молчание его было правильным. Хорошим было молчание, спокойным. Илья вообще никогда многословием не отличался.
– Слушаю вас, Корсаков.
– Давайте Илью забросим домой мы с Иваном Кузьмичом? И вам никуда не тащиться…
– Ну а почему бы и нет, собственно? – если господин Дорохов согласится…
– Согласится, – уверенно заявил Егор и оказался прав.
Два часа спустя они втроем стояли под козырьком выхода на посадочную площадку. Было промозгло, с неба сыпалась какая‑то дрянь – то ли снег, то ли дождь. Сильный ветер задувал это недоразумение под козырек, но уйти с холода в помещение никому и в голову не пришло. Рокотов только обнял прижавшихся друг к другу мальчишек за плечи, обоих сразу, и вместе с ними вглядывался в темноту, прорезаемую кое‑где мутными лучами прожекторов.
Наконец тишину нарушил рокот приближающегося двигателя и на площадку опустился кар, явно предназначенный для большой семьи. Выпрыгнувший из него бодрый дедуган передернул плечами под теплой курткой и уверенной рысью припустил к козырьку, рукой в перчатке придерживая на голове потрепанный десантный берет. Добежал. Еще раз передернул плечами. Отмахнул приветствие:
– Старший прапорщик Дорохов!
– Капитан Рокотов. Здравствуйте.
– Иван Кузьмич! – тут же сунулся вперед Егор. – Можно Илью домой мы завезем? А то господину капитану в ночь лететь, потом обратно…
– Не вопрос, – кивнул отставной десантник. – Марш на борт, парни. Я тут пока перекурю на холодке. И пристегнуться не забудьте!
Полюбовался стремительно удаляющимися спинами и добродушно хмыкнул:
– Оторвы!
– Других не держим, – усмехнулся в ответ Рокотов, доставая сигару. Воспоминание о выигранной коробке «Заката Тариссы» грело душу.
Некоторое время мужчины курили молча, потом капитан решил все‑таки задать вопрос:
– Вы не в курсе, что там, – он кивнул на затянутое тучами небо, – произошло? Графиня Корсакова ничего толком не объяснила…
– У капитана первого ранга Корсаковой, – Дорохов подчеркнул голосом звание, подчеркнул со значением и даже некоторой укоризной, – как ей по должности и полагается, ум долгий, а язык короткий. Поэтому – нет, не в курсе. Скажу только, что ничего хорошего, видно сразу. Я ее и не узнал сперва. Как броником переехали ее высокоблагородие.
– Ну, переехали – не переехали, а про чужого пацаненка не забыла, – философски заметил Рокотов. – Мать велела успокоить, отпускное оформить, отправку домой организовать…
– Это нормально. Для Марии Александровны чужих, по ходу, и вовсе нет, – подвел черту Иван Кузьмич. – Честь имею. Как будут ребята на местах – доложу. Доброй ночи.
Развернулся и побежал к кару, все так же прижимая берет к седой коротко стриженной макушке.
Капитан постоял еще немного, вслушиваясь в исчезающий в облаках гул, выбросил окурок в урну и, зябко поежившись, вернулся в здание школы. Эта ночь, пожалуй, и впрямь будет доброй.
Зрелище было настолько величественным, что у Мэри на секунду закружилась голова. Две гигантские руки обнимали зону перехода. Руки почти в прямом смысле этого слова: как еще назвать «Десницу» и «Шуйцу»? А прямо перед носом вышедшего из подпространства «Минина» с царственной вальяжностью разлегся на воздусях линкор «Александр Суворов».
Флагман Экспедиционного флота был хорош и сам по себе, сейчас же, в окружении «Тортукая», «Рымника» и «Измаила», выглядел центральным бриллиантом в короне. По крайней мере, таково было личное мнение графини Корсаковой, но она была уверена: все находящиеся сейчас в рубке «Минина» согласятся с этой точкой зрения.
Добродушный смешок слева напомнил ей о необходимости дышать, и она смущенно покосилась на контрадмирала Аракчеева. Николай Семенович залихватски подмигнул, окинул ее явно одобрительным взглядом и снова повернулся к дисплею.
Чуть меньше суток назад он смотрел по‑другому. Разумеется, в слегка прищуренных серо‑зеленых глазах не было и намека на осуждение. Однако чувствовалось, что аккуратиста и немного щеголя Аракчеева ее внешний вид задевает с чисто эстетической точки зрения. Саму Мэри вид этот, впрочем, задевал не меньше.
Еще несколько суток назад еле сходившийся в груди китель сейчас почти болтался на фигуре, что, разумеется, было ничуть не лучше. Многочисленные сборки на стянутой ремнем талии видны не были, но то, что брюки велики, явственно бросалось в глаза.
Хуже всего обстояло дело с плечами: погоны капитана первого ранга на «Москве» были только у покойного Максимова. Теоретически… да к черту такие теории, графиня Корсакова и так «впрыгнула в сапоги мертвеца». И стояла теперь перед Аракчеевым без погон, как арестантка. Но если сама она ничего по данному поводу предпринять не могла, то Аракчеев мог. И предпринял.
– Яков! – негромко позвал он куда‑то в пространство, когда с приветствиями было покончено.