Она выглядела очень сексуально. Требуя внимания, Меган как бы открывала новое, свежее, желанное тело, словно выставляла его напоказ. Но появилось в ней что-то более значительное, чем волосы другого цвета. Дэвид готов был начать трахаться с Меган по приказу Роксаны Феликс, и нельзя сказать, что эта перспектива его не устраивала.
Сейчас он понял, что сделает это с удовольствием. С новой Меган Силвер, признавал Дэвид, он не прочь иметь дело.
Как и Глория Рамирес, Меган была крепкая. Как и он. Как Роксана. Как та амбициозная девочка, с которой он трахался на прошлой неделе.
Меган Силвер больше не маленькая идеалистка.
Она тверда как никогда.
— Меган, ты выглядишь потрясающе, — признался Дэвид, чувствуя, что у него возникает эрекция. — Разве я не прав, Роксана?
— Очень впечатляюще, — ледяным тоном произнесла Роксана Феликс.
Таубер стал представлять ее Фреду Флореску и остальным, и Меган испытала незнакомое ей потрясающее чувство, когда все смотрят на тебя, когда мужчины таращат глаза и шарят ими по телу. Она испытала совершенно новое ощущение — быть объектом желания. Мужчины пялились на нее.
Все, кроме одного. Меган пожала руку последнему представленному ей человеку и украдкой поглядела в сторону Зака Мэйсона.
Он тоже не отрывал от нее глаз, но в его взгляде она прочла потрясение, отвращение и презрение.
«Ну и пошел ты! — в гневе подумала Меган и повернулась к Дэвиду. Он обшаривал ее новым голодным взглядом, тем самым, который она хотела увидеть с тех пор, как впервые встретилась с ним. — Я Дэвида всегда хотела. Не тебя».
Зак Мэйсон для нее ничего не значит. Ведь так?
Так.
Меган уверенно взяла Дэвида Таубера под руку и широко улыбнулась. Так широко, как могла.
Она остановилась у дома Дэвида без пятнадцати двенадцать, резко осадив «БМВ» и повернув к его парковке, уверенная, что сумела заодно показать загорелое бедро, когда давила на тормоз. Боже, даже машину она теперь водила иначе.
Но все это работало!
— Спасибо, что подбросила, — сказал Таубер, и от Меган не ускользнула хрипотца в голосе и впечатляющий бугорок спереди под брюками.
Вот это да! Она заводит его!
— Нет проблем, — ответила она самым обыденным голосом.
— Ты знаешь, я подумал, может, поднимешься выпить со мной чашечку кофе? — предложил Дэвид.
Меган посмотрела ему в глаза и прочла в них желание.
Страстное желание. Он хотел именно ее.
Как бы Роксана сыграла эту сцену?
— Если я пойду наверх, мне захочется больше, чем кофе, — сказала Меган.
Таубер улыбнулся той самой улыбкой, которую она желала увидеть столько месяцев! Он отстегнул ремень безопасности, наклонился к Меган и, найдя ее грудь, принялся тереть и гладить соски. Губы и язык оказались возле самого рта Меган, ее тело отвечало на его опытные движения. Она подалась вперед, прижалась к нему. Все сомнения отступили, осталось только страстное желание физической близости.
Глава 23
Элеонор Маршалл ринулась в женский туалет, заскочила в ближайшую кабинку и с трудом закрылась изнутри — пальцы дрожали и не слушались. Она опустилась на колени и, задыхаясь, схватилась обеими руками за унитаз. Ее вывернуло. Спазмы волна за волной сотрясали тело, и она стояла на коленях, дрожа и корчась, пока все не прошло. В горле саднило, желудок, кажется, звенел от пустоты.
Элеонор спустила воду и глубоко вздохнула, тщетно пытаясь успокоиться. Потом потянулась в потайной карман красивого бежевого пиджака и вынула три предмета, которые принесла с собой. Зубную щетку, тюбик пасты и маленький флакон с освежителем для рта.
«Обычно мужчины-начальники, которым приходилось много работать под стрессом, реагируют на переутомление язвой желудка, — устало подумала Элеонор, — Почему у меня такого не может быть? Женщине еще проще заработать язву».
Она почистила зубы и сполоснула рот прямо в кабинке, благодаря Бога, что никого нет, никто не слышит ее. Эти приступы случались у нее рано утром, когда нет даже секретарш. Но Элеонор боялась дня, когда ужасные спазмы в животе схватят ее посреди совещания или во время ленча.
Когда в туалете полно народу. Ей трудно будет скрыть свое состояние, поползут слухи: Элеонор Маршалл больше не выдерживает напряжения, она слабеет, каждый день ее тошнит на работе…
Элеонор медленно встала, оглядела голубовато-белые холодные стены, пытаясь взять себя в руки и вернуться в кабинет. Сейчас уже лучше. Она еще раз спустила воду, открыла дверь и посмотрелась в зеркало. Бледная как простыня, но выглядит неплохо. Брючный костюм от Ральфа Лорена, белая крахмальная блузка от Донны Каран и черные лодочки от Уолтера Стайгера.
Элегантность и строгость, как всегда. Самая подходящая одежда для Элеонор Маршалл, президента «Артемис студиос», бесчувственной и всегда владеющей собой.
Она улыбнулась. Ну что ж, ее вселенная рушится, но по крайней мере она одета как полагается.
Джордан Кэбот Голдман беременна от своего мужа. Она носит ребенка Тома. Ребенка мужчины, которого любит. И мужчины, на которого надеялась она, Элеонор, с молчаливым отчаянием уже пятнадцать лет подряд. Человека, с которым она наконец соединилась в любовном порыве и провела самую прекрасную ночь в своей жизни. Человека, которого она никогда не сможет иметь рядом. И у нее нет никакой возможности избежать страданий, игнорировать его, не встречаться с ним, выбросить его из головы, как сделала бы любая другая любовница. Нет. Она вынуждена видеться с Томом каждый день. Ежедневно быть свидетелем бесконечного потока поздравлений. Цветы засохнут в конце концов. Но этим все не кончится. Каждый продюсер или а; сит, который с ним встречался, начинал разговор с этой темы, каждое совещание открывалось поздравлениями, добрыми пожеланиями, а чаще всего советами и шутками, которыми обмениваются отцы.
Джордан стала приходить в офис, и хотя Элеонор старалась держаться подальше, она все равно не могла не видеть соперницу хотя бы изредка. Лицо Джордан, невероятно молодое, светилось здоровьем, она с удовольствием принимала поздравления. От этого Элеонор было по-настоящему больно. Видеть, как Том вскакивает и открывает Джордан дверь, кидается за стулом для нее, не дает поднимать ничего тяжелее фарфоровой кофейной чашки. Он обращался с женой, как с самой драгоценной вещью в мире, самой хрупкой, которая может разбиться в любую секунду.
Она не просто потеряла Тома Голдмана. Она испытывала ужасное чувство, когда изо дня в день на открытую рану сыплют соль. Как это несправедливо! Джордан двадцать четыре года, она беременна первым ребенком, сыном или дочерью Голдмана, и потом будут еще дети. Элеонор где-то прочитала, что двадцать четыре года для американки — это средний возраст для замужества. Двадцать пять — самое прекрасное время для рождения первенца. Итак, блондинка с голубыми глазами, эта американская Барби, все делает правильно. А ей, Элеонор Маршалл, почти сорок, она до сих пор одинока и до сих пор без детей.
Год назад она бы и не обратила внимания на свой возраст и свою бездетность. Ничто подобное Элеонор не волновало. Но беременность Джордан изменила все. Она обострила спрятанные в глубине души сожаления, и теперь Элеонор не могла думать ни о чем другом.