Были отданы приказы, и репортеры понеслись в Лондон, Париж, Мадрид, Сидней. Предлагались огромные взятки любому, кто заговорит. Старые клиенты, старые проститутки, старые школьные подруги - да любой! И вдруг знакомые а их оказалось невероятно много - потекли таким потоком, что телевидение и газеты не могли справиться. Ее парикмахер. Ее нью-йоркский шофер. Секретарша ее бухгалтера в агентстве "Юник". Каждую минуту все новые репортеры подтягивались к вилле, запрятанной среди голливудских холмов.
Роксана сидела на стуле, который притащила в ванную, обхватив голову руками и слушая, как трезвонит телефон.
Она выбрала ванную, потому что это была единственная в доме комната без окон. Только здесь ее никто не мог увидеть. Она не отключала телефон и факс, чего от нее как раз ожидали, она не трусиха.
Итак, наконец это случилось, подумала Роксана. После стольких лет ее все же достали. Они узнали почти все. И в итоге ее слава, ее успехи, ее безопасность, обожание публики, ее крепость, больше похожая на замок, которую она воздвигала одиннадцать лет, тщательно выстраивая дюйм за дюймом, в течение считанных часов исчезли, испарились, как роса под солнцем.
Демоны вернулись. За ней. Она знала, конечно, что такой день когда-нибудь настанет.
Роксана сидела на стуле и раскачивалась, тихо напевая, словно колыбельную младенцу.
***
- Мистер Голдман, я думаю, вам это следует посмотреть.
- Сейчас, Марсия, мне надо позвонить в Нью-Йорк.
Том Голдман не скрывал нетерпения. Одно к одному!
Сначала исчезли Зак и Меган, потом пришлось решать, как лучше разделаться с Келлером, а стоило ему войти в кабинет, как он сразу обнаружил целую кипу розовых телефонных посланий от членов правления. Боже, подумал Том, опускаясь в черное кожаное кресло. Сукины дети, лучше бы они на самом деле продали компанию. Но не сейчас.
Потому что когда о происшествии с Заком Мэйсоном станет известно, репортеры набросятся на фильм, как голодные грифы, и акциям конец. Если именно теперь эти канцелярские крысы займутся продажей, они обнаружат, что "Артемис студиос" можно сбыть с рук за тридцать центов.
И, может, банку колы в придачу.
- Да, сэр, я знаю, - извиняющимся тоном настаивала секретарша. - Но вам действительно следует это просмотреть, прежде чем станете звонить кому-то.
Том взглянул на помощницу, прижимавшую к груди утренние газеты О Боже.
- Что-нибудь насчет Зака Мэйсона, Марсия? Да, лучше посмотреть.
- Не совсем, мистер Голдман, - осторожно сказала она, протягивая газеты.
Голдман почувствовал, как его нижняя челюсть отвисла от удивления.
"Нью-Йорк пост" поместила две фотографии Роксаны Феликс: улыбающаяся, уверенная, с лицом, за которое "Джексон косметике" согласились заплатить сорок миллионов долларов, и тонкая, как вафля, в мини-юбке, на гвоздиках-каблучках и в блузке с блестками, привалившаяся к стене парижского дома проститутка-подросток в совершенно откровенной позе. Набранный жирным шрифтом заголовок кричал: "Модель-мадам!" И внизу, курсивом:
"Сенсационная история Роксаны Феликс - от уличной проститутки до супермодели! Как подросток-проститутка из борделя превратилась в любимицу всей Америки?"
Боже! Голдман вынул "Нью-Йорк тайме": "Почем леди-проститутка?" "Вашингтон пост": "Принцесса моды - французская проститутка". "Лос-Анджелес гапмс": "Кто она, настоящая Роксана?"
- Это последние выпуски, сэр, - сказала Марсия и тихо добавила:
- То, что не вошло в предыдущие.
- И все это прошло по радио и телевидению?
- Да, сэр. Я думала, вы слышали по радио в машине Голдман покачал головой. Сегодня утром он ехал в тишине, чтобы иметь возможность спокойно обо всем подумать.
Это были мои последние спокойные мгновения, понял Том.
- Никаких звонков в течение десяти минут, Марсия, о'кей? Я должен прочитать от начала до конца. Скажи всем, что я в пути, еду на работу.
Она кивнула. Вдруг Голдмана прошиб жуткий липкий страх.
Директора будут звонить. Директора правления забеспокоились...
- Погоди! Марсия! Дай мне Джоэля Стейнбреннера. Немедленно.
- О'кей.
Голдман повернулся в кресле, нервно забарабанил по столу красного дерева. Стейнбреннер тут же возник на другом конце провода.
- Джоэль, это Том.
Судя по голосу, его брокер был на грани истерики:
- Голдман, где ты, черт побери? У меня нет доверенности, а тебя нельзя отыскать. Я не могу ничего продать без твоих указаний! Ты понимаешь?
Том закивал. Боль схватила виски. Телефон в машине.
Впервые за многие месяцы он его выключил.
Черт побери! Почему именно сегодня? Почему все это произошло именно сегодня?!
- Да, я знаю. Какова обстановка?
- Акции идут вниз. Никто не может от них избавиться быстро. Я говорю тебе, идет, черт побери, свободное падение.
- Сколько мы уже потеряли?
Стейнбреннер негодующе хмыкнул:
- Твои бумаги усохли на восемьдесят процентов, но они потянут еще меньше, когда мне придется спустить все, что у меня на руках. Никто не хочет с ними связываться.
Восемьдесят процентов. Слова брокера эхом отозвались в мозгу Тома Голдмана, вызвав новую волну потрясения.
Восемьдесят процентов, а может, и больше потерял он в "Артемис". Святый Боже, думал Том, мне конец.
- Что теперь? Говори же что-нибудь, Том! Черт тебя подери! Стейнбреннер вопил в трубку. - Дай мне указания, ради Бога! Давай хоть что-то спасем!
- Нет, - сказал Голдман.
- Нет ? Ты о чем? Мы должны что-то делать. Прямо сейчас.
- Нет, Джоэль, ничего не продавай, - сказал Том. - У студии есть проблемы, да. Но я не собираюсь во время кризиса продавать свои акции.
- Ты выжил из ума?! - заорал Стейнбреннер.
- Когда решишь, что акции достигли нижнего предела, покупай десять тысяч единиц...
- Делать - что?
- Ты меня слышал. Ты ведь мой брокер, да?