— Ага, вы хотите меня умаслить, — по-дружески заметил капитан, — тем более перед вашей аттестацией.
— Этот дружеский вечер, — смело попытался заверить офицера Крамер, — был запланирован нами давно.
— Зато сейчас вы выбрали довольно-таки подходящее время, не так ли? — Капитан Федерс рассмеялся. — Вы можете пригласить меня хоть на званый обед, на котором вы будете стоять на голове, весь вечер петь «Хорст Вессель», однако все это ни в какой мере не отразится на моих оценках ваших достижений. А так, пожалуйста, сегодня вечером я беседую с вами по учебному материалу, а завтра утром — вы испытаете свое счастье.
Из этого разговора стало ясно, что промежуточной аттестации фенрихам не избежать, так или иначе им придется отчитаться за свою работу по сегодняшний день. Разговор учеников с педагогом поставил все точки над «и».
— Приходите ко мне по одному, — проговорил капитан Федерс, опустившись на стул в углу. — Каждому я отпускаю три минуты.
Капитан Федерс провел опрос и на этот раз так, как от него можно было ожидать. Опросив каждого, он довольно откровенно дал понять фенрихам, что ни один из них не достоин быть офицером.
— Один за другим все ко мне! — распорядился после этого обер-лейтенант Крафт.
Офицер-воспитатель проводил промежуточную аттестацию в своей комнате. В отличие от Федерса он явно не спешил и вел неторопливый разговор с фенрихами.
— Мой дорогой друг, — так по обыкновению начинал свой разговор с фенрихом Крафт, — сейчас мы с вами попытаемся выяснить, что мы можем сказать друг другу.
После этого офицер-воспитатель задавал фенрихам несколько вопросов, которые звучали вполне безобидно, что сбивало опрашиваемых с толку.
— А чего вы, собственно, ждете от этого дружеского вечера? — поинтересовался Крафт.
Большинство фенрихов ожидало всего самого хорошего. Они рассматривали дружбу, как нечто само собой разумеющееся, как проявление настоящего мужского порыва, как истинную солдатскую добродетель, короче говоря, как нечто очень важное, что надлежит беречь в любое время.
— А какого вы мнения о дружбе по отношению к тем, кто не является для вас другом? — как бы между прочим поинтересовался обер-лейтенант Крафт.
Об это препятствие споткнулись многие. Однако, несмотря на это, Крафт оставался дружелюбным, а его формулировки позволяли надеяться на лучшее. Все фенрихи после разговора с Крафтом ушли довольные.
«Все они наполовину ненормальные», — решило большинство фенрихов.
— Как всегда, все осталось спорным, — заметил Хохбауэр своим друзьям.
И лишь фенрих Крамер высказался определенно:
— Все это еще раз подтверждает мою точку зрения относительно того, что действительно настало время еще более укреплять дружбу. Наше приглашение подействовало как чудо, иначе и нельзя рассматривать обнадеживающие результаты, которых мы добились.
Во всяком случае, несколько позднее выяснилось, что подобные промежуточные аттестации можно смело сравнить с фатальной неизбежностью. И не только с ней, но и с действительностью, которую иногда нельзя разгадать заранее. В самом конце своего собеседования по случаю аттестации Крафт имел обыкновение говорить следующие слова: «Мой дорогой… (далее следовала фамилия фенриха), если вы и дальше будете так же работать, то можно не сомневаться в исходе вашей учебы».
При этих словах воспитателя фенрихам не оставалось ничего другого, как делать хорошую мину при плохой игре. В конце концов выяснилось, что, по крайней мере, восемьдесят процентов кандидатов в офицеры благополучно заканчивали подобные курсы, так как война продолжалась и срочно требовала офицерского пополнения. Большего же процента брака в своей продукции фабрика офицеров допустить уже не могла — время настоятельно требовало стабильности в выпуске офицеров.
— Во всяком случае, я надеюсь, — продолжал обер-лейтенант, обращаясь в заключение ко всему учебному отделению, — что вы в этих стенах все-таки кое-чему научились. Можете расходиться!
— Вы играете чрезвычайно осторожно, — сказал Феликс, который играл под номером «33».
— У меня такая манера игры, — ответил обер-лейтенант Крафт, все еще не решаясь сделать следующий ход.
Феликс смотрел на своего партнера в одно и то же время рассеянно и внимательно. Его глаза, большие и темные, были красивы. При этом он улыбался, но улыбка его была скорее похожа на застывшую маску.
Обер-лейтенант Крафт старался не смотреть на лицо Феликса, а глядел на шахматную доску, лежавшую перед ним, за которой сидел беспомощный субъект в кожаном мешке. И все же № 33 относился к числу счастливчиков: он научился любить книги, понимал кое-что в музыке и умел играть в шахматы.
В данном же конкретном случае ему просто здорово повезло. Феликсу позарез нужен был партнер с хорошими связями. Каждый свой ход он объявлял, не нарушая при этом смысла и удовольствия от игры.
— Не утомляет ли вас моя манера игры? — спросил его Крафт.
— Нет, — ответил Феликс, — поскольку свободного времени у меня очень много. К тому же ваша манера игры в шахматы довольно интересна.
— Я знаю, что играю необычно и не придерживаюсь уже опробованных комбинаций.
— В этом ваше преимущество, — вежливо согласился с ним Феликс. — Вы умеете, так сказать, удивить своего партнера неожиданным ходом, более того, даже сбить его с толку. Это что, ваш расчет или же чистая случайность?
— Я думаю, что это и есть моя манера игры.
Обменявшись такими репликами, оба некоторое время играли почти молча. Лишь иногда Феликс бросал короткие замечания, называя комбинации или же подкрепляя ход его буквенно-цифровым обозначением.
Они одни сидели в комнате между белыми стенами, освещенными с потолка ярким светом. Зрение у игрока № 33 было, видимо, ущербным, так как глаза у него постоянно слезились. Время от времени он наклонял голову, чтобы незаметно вытереть выкатившуюся из глаза слезинку.
— Зачем вы здесь находитесь? — неожиданно спросил Феликс.
— Затем, чтобы играть с вами в шахматы, — проговорил Крафт, передвигая своего слона на четыре клетки вперед. При этом он застегнул свой врачебный халат, который всегда надевал поверх формы. — Теперь ваш ход.
— Что у вас за ранение? — поинтересовался Феликс, понимая, что тот не мог быть нераненным. Каждый, кто находится в этом помещении, имел награды. И даже если внешне нельзя было заметить, в чем заключалось ранение того или иного лица, можно было смело предполагать, что у каждого что-то да отсутствует: у одного — часть легкого, у другого — часть желудка. Вполне возможно, что у кого-то в теле бродил осколок. Возможно, кто-то потерял чувство равновесия.
— Не будем об этом говорить, — заметил Крафт. — Лучше займемся игрой.
— Скажите, а у вас порой не бывает чувства этакой полной бессмысленности? — спросил Феликс. — Околачиваться здесь было бы не столь трудно, если бы человек хоть как-то мог объяснить самому себе причину, почему он поступил так, а не иначе. Предположим, я взорвал мост для того, чтобы спасти жизнь другим, а во время этого все и случилось, то есть меня ранили, а почему бы и нет? Разве такого не могло быть? Или, к примеру, прямо перед строем солдат я бью генерала по физиономии, меня за это, разумеется, расстреливают, но тут я по крайней мере знаю, за что именно. А ведь я ничего подобного не делал, а просто-напросто спал, а когда проснулся, я уже оказался в таком положении, в каком вы меня сейчас видите.
— Вы далеко не единственный человек, мимо которого смерть прошла тогда, когда он спал, — объяснил обер-лейтенант Крафт, стараясь придать голосу равнодушную окраску.
— А вы? — спросил Феликс. — Что произошло с вами? Вы разве не думали над тем, почему или ради чего вы оказались изувеченным?
— У меня, к сожалению, пытались выцарапать мозг, — сказал обер-лейтенант Крафт. — Но это еще не самое плохое, что может быть. Правда, для большинства из нас мозг так или иначе является лишней частью организма. Только вы внимательно следите за игрой: вашему ферзю грозит опасность. Я объявляю вам шах.