Оставалась Сантагия и мессир… то есть, дон Медосса, бывший герцог Куа-да-Сатаба и его черномундирники из хордридской баллеи. Суровые воины и истовые фанатики своего дела, аскеты в черных рясах, безжалостные и свирепые даже по меркам Башни, закаленных. Уж они могли бы защитить… но и с ним не все гладко.
Последние действия Филиппа Третьего, сантагского монарха, потерявшего флот в бесплодной и заранее обреченной попытке вернуть Пнедорию под свою руку и корону, спровоцировали государственный переворот. Заговорщики захватили дворец, откровенно нелюбимого в народе короля заставили отречься и уйти в монастырь, а его место занял двоюродный кузен Франциск - прямой родственник Медоссы по материнской линии. Башня уже несколько лет расхлебывала последствия сантагского переворота из-за слухов об участии экзекуторов в свержении Филиппа Безмозглого. Но если эти слухи - правда, то не получится ли, что Трофей, попав в руки Медоссы, будет использован не в интересах братства, но во славу возрождающейся мощи Сантагии - страны, униженной двумя веками неудач и потерь?
Теперь, когда цитадель рыцарей Очищающего пламени пала, такой вариант не исключался. Баллея в Хордриде в прошлом - один из сантагских рыцарских орденов, отказавшихся от службы нерадивым королям и присягнувший Башне, чтобы не навлечь на себя преследование властей.
И все же Сантагия - лучший вариант по сравнению с Лютецией, которая вот-вот начнет войну с Уром, и слабым представительством в Йодлруме. Вот только чтобы добраться до ее столицы Хордрида, придется пересечь море, кишащее кораблями братства Каракатицы. Прибрежные воды стали небезопасны с тех пор как военно-морские силы Сантагии пришли в упадок из-за бездарного и бестолкового правления полудюжины последних монархов, успешно наследовавших худшие качества друг у друга. На такой риск, конечно, можно пойти, но не когда твоя спутница при смерти, а на плечах висит орава охотников, невесть кем направляемых.
Независимо от того, какую баллею он выберет, придется найти укрытие, чтобы восстановиться от ран и собраться с силами. Учитывая, куда их занесло, такую помощь мог оказать только один человек - Тасканьо Рыддик, волей судьбы, по прихоти клинка и благодаря капризу женщины ставший одним из лордов-бунтарей Фронтира. В былые времена Кастор знал его, как Тасканьо-Потаскуна, и надеялся, что они все еще оставались друзьями.
Он на ходу покачал головой. Мятежный князь Рыддик - даже звучит неловко.
Яна слабо застонала. Ди Тулл выплюнул соломинку.
Измены и предательства тревожили его, но куда в меньшей степени, чем то решение, которое предстояло принять в ближайшие часы.
“Ей не выжить”.
Он видел немало ран, и умел с иными управляться: мог наложить повязку, сделать шину, вправить вывих и даже на скорую руку заштопать края раны суровой ниткой или конским волосом. Но в животе девушки засела пуля, и это было выше его умений. Даже будь у него сейчас медицинский щуп и щипцы, Кастор не рискнул бы пытаться ее извлечь. Пулевые ранения в живот считались самыми худшими, и большинство тех, кому они выпали на долю, умирали, даже если их успевали доставить на операционный стол.
Требовались хороший хирург, а крайне желательно, еще и специалист по medickae aktus, чтобы человек остался в живых.
Здесь в глуши не могло найтись ни того, ни другого, а значит, девушка обречена умереть. Святая Алесия! В такую рану даже личинок-трупоедов не подсадишь - хотя для большинства ран это дело самое верное. Старый солдатский трюк: личинки выедают зараженную плоть, оставляя нетронутой здоровую, и предотвращают гниение ран, но запускать червей в живот никто в здравом разуме не станет.
“Она умрет”, - мысленно сказал себе Кастор ди Тулл.
В сотый, наверное, раз.
А это значит, что миссия, ради которой погибла вся его дружина и была взята штурмом Башня - провалена. Если только он не сделает то, что должен.
Бескровные губы шевельнулись раз, другой.
Слов он не слышал, но этого и не требовалось.
Все мы, стоя у черты, или испытывая адские муки, произносим одни и те же два слога: “ма-ма”…
Хуже всего, что он знает, что будет дальше. Если девушка умрет, проклятый дар, что она носит, перейдет другому. Ее убийце. Тому, кто выпустил шальную пулю во время заварушки на промежуточной станции. И это значит, что через пару недель какой-нибудь наемник не будет даже подозревать, что когда он мочится пьяным на стену сарая, где-то выходит из берегов река.
Чтобы не допустить этого есть только один выход.
“Я должен убить ее сам”.
Эту мысль он упорно гнал, но она никуда не уходила. Крутилась рядом, норовя ввинтиться в мозг всякий раз, когда экзекутор прислушивался к тихому свистящему дыханию Яны, страшась не услышать его снова.
“Я должен принять это в себя”.
Дикий Талант, Божью Искру, Гений Вероятности необходимо оставить в руках ордена Башни, сколько бы мало от него не осталось, а иного выхода он не видел. Его долг - взвалить эту непомерную тяжесть на свои плечи. А для начала потребуется всего один удар - неуловимо быстрый укол в самое сердце. Раз, и для девушки все будет кончено. Она в полузабытье - не успеет даже понять и испугаться.
“Ведь это даже не убийство, - убеждал он себя. - Это акт милосердия! Рана все равно добьет ее, просто сделает все медленно и с большой болью”.
- До города еще два дня пути, господин.
- Что? - он не сразу понял, что селянин говорит не сам с собой, а обращается к нему; его старомодное “господин”, вместо ставшего привычным “мессир” было непривычно уху.
- Я говорю, до города еще два дня пути. Цельных два, - повторил селянин. И, спохватившись, добавил: - господин.
- Ты это говорил уже.
- Не довезем девочку… - он вздохнул. - Помрет. Растрясет ее.
Кастор промолчал, тиская рукоять меча.
“Я должен забрать ее жизнь. И ее дар”.
Мысль об убийстве угнетала его, но куда больше страшила перспектива ответственности. Одно дело опекать девушку, которая стала сосудом божественной силы, и совсем-совсем другое дело стать таким сосудом самому.
Каково это - осознавать, что твой чих может менять судьбу десятков людей? Каково это - стать объектом вожделения всех сильных мира сего?
Осколки черно-белого мира Кастора ди Тулла с треском и грохотом рушились вокруг него. Пнедориец слишком привык быть “щитом человечества” - защищать и оберегать других. Рассматривать в качестве подопечного себя самого было и странно, и неприятно.
- Жалко, - пробормотал крестьянин.
- Не трави душу, борода, - раздраженно прорычал ди Тулл.
- Да я что, я ничего, - поспешно забормотал мужик, но не отвернулся, продолжая смотреть на бледное лицо умирающей. - Такая молодая и красивая. Нехорошо ей умирать.
- Заткнись.
Голос селянина отвлекал и раздражал экзекутора.
Он был близок к тому, чтобы принять решение, но чтобы справиться с такой задачей, требовалось собраться и вызвать к жизни призрак двадцатипятилетней давности.
Собственный призрак.
Нынешний Кастор ди Тулл - рыцарь ордена Очищающего пламени - не сможет убить умирающую девушку, да еще столь юную. Дабы сделать это, ему придется воскресить внутри порочную и давно преданную анафеме часть себя, что в свое время заставила молодого мичмана дезертировать из пнедорийского флота и взойти на борт “Сколопендры” - быстрой и верткой шхуны, наводившей ужас на мелких морских торговцев под флагом Красной Каракатицы. Вернуть к жизни похороненную звериную сущность - свирепую, лихую и безжалостную, вполне способную хладнокровно перерезать глотку женщине, чтобы без помех снять с нее украшения.
Прежде ди Тулл тешил себя мыслью, будто пират-Кастор умер в тот день, когда орден Башни обрел нового послушника-неофита, однако сейчас, когда все вокруг стало зыбким и закачалось под ногами, ему требовалась помощь того, кто умеет стоять прямо в любую качку. В ком злобы и холодной ненависти к миру больше, чем долга и чести.