— Ну, почти правду. Только думаю, для него сойдет не только Кларисса, но и любая другая женщина Древней Крови. А вот с простыми смертными возникнут определенные… гм-гм… трудности. — Фер сделал паузу и сально хихикнул. — Любая сойдет, да не каждая снизойдет. Вот он и вцепился в нашу соблазнительницу.
— О чем ты говоришь, дядя?
Это Лота Малиган.
— Он же Тотем. Несовершенное творение Сагаразат-Каддаха.
— И что с того?
В голосе Корта Малигана звучит раздражение.
— У каждого Тотема есть не только плюсы, но и минусы. Скажем так, эффект отдачи. Прямо как в ситуации с Диким Талантом… Хе-хе! Хе!
— Хватит шарад, Фер!
Не выдерживает и Ришье.
И почему все умники — зануды с ярко выраженным самолюбованием?
— Наш Дакота — паук. (Кстати, все знают, что само слово «Дакота» на языке южных раугов обозначает большого черного паука?). Благодаря Тотему он быстр, ловок, силен. Подозреваю, что умеет хорошо разбираться в самых разных хитросплетениях и интригах — не столько благодаря уму, сколько благодаря наитию. Он опасен и хорош — как инструмент, созданный для тайных грязных дел. Но у пауков, знаете ли, есть определенные сложности с половой жизнью. Их самки сжирают самцов сразу после спаривания. По всей видимости, с женщинами, вступившими с ним в связь, происходит что-то подобное. Я имею в виду — с простыми смертными женщинами. Но Древняя Кровь выше жалкой друидической магии Сагаразат-Каддаха. Исходя из того, что тут только что нес наш разрисованный друг, я делаю вывод: он трахнул, — это слово Фер произнес с нескрываемым удовольствием. — Клариссу, а она взяла и не оторвала ему голову…
— Скорее Кларисса трахнула его, — вставил Корт.
— … что произвело на неокрепший ум нашего варвара самое сокрушительное воздействие. Так сказать, поразило его до глубины души, — закончил Фер.
Ага. Заложенной-перезаложенной души.
— И…?
Теперь Ришье набычен — совсем как Корт.
— И он чувствует себя, как влюбившийся мальчишка, — негромко сказала Лота. — Представь, что твой варвар впервые в жизни…
— В той ее части, что он помнит. Я слышал, Мастера Тотемов забирают память и личность у своих рабов, — заметил Фер.
В этом семейства просто мания какая-то перебивать друг друга.
Лота бросила на дядю раздраженный взгляд и повторила:
— Представь, что впервые в жизни твой варвар смог прижать к себе женщину, с которой ему было хорошо. Смог погладить ее волосы и положить ее голову себе на грудь. Смог просто закрыть глаза, лежа рядом с ней. Наверное это… много…
— Ты не знаешь, насколько, Лота Малиган. — с трудом проговорил я. — В течение последних двенадцати лет, отлюбив женщину, я бью ее кулаком по голове. Чтобы вырубить напрочь. Потом связываю по рукам и ногам и бегу прочь — как можно дальше. Иначе она может освободиться и найти меня. Тогда ее придется убить. Двенадцать лет, баронесса. Ни одна женщина не могла дать мне тишину и покой после того, как они нужны больше всего. Всегда все заканчивалось насилием… У меня никогда не будет жены, семьи, любовницы или хотя бы любимой шлюхи в борделе. Зато есть шрамы на шее. Меня дважды хватали зубами за горло, когда я позволял себе забыться на одну лишнюю секунду дольше, чем следовало… Ты можешь представить себе, что это такое?
Я могу. Я многое могу представить.
Я смотрел на Лоту и говорил с ней, но последние мои слова адресовались также и Ришье. Человеку, который уже черт знает сколько лет (у Выродков свой счет годам) заглядывает в лица женщин, пытаясь разглядеть в них черты той, которую запретил себе желать.
Клянусь когтями Бегемота, ты можешь не желать заключать со мной сделку, Ришье, но ты поверишь в мой мотив. Ты сам пляшешь под такой же. И ты меня поймешь, потому что знаешь, насколько крепок такой поводок.
Момент истины.
Ришье долго молчит. Потом поворачивается и бросает Корту:
— Развяжи его.
— Спасибо, милорд. Я снова готов вам служить.
Я слегка напрягаюсь, чтобы на лице не отразилась гримаса боли, когда лента Тотема отделяется от кожи и рвет веревки, точно паутину. Обрывки сыплются на пол, а я встаю со стула, аккуратно поднимаю руки и начинаю демонстративно разминать затекшие кисти.
Корт выпучил глаза и открыл рот, на какой-то момент утратив всю свою воинственность. Надо же, он может быть почти забавным — слишком коренастый и коротконогий. Фер хмыкнул. Лота смотрела на меня так, словно увидела только сейчас. Ришье же словно и не обратил внимания на случившееся. Он хмур и прислушивается к чему-то внутри себя.