Атур подвинул Сонанту по стенке.
— Это Гер'эба, город моих предков, столица всех наталов. Разаги-оки разрушили её тысячелетия назад, но память о ней уничтожить не смогли. Образ Гер'эбы, каждая её улочка, прозрачная, как горный поток, каждый мост, невесомый, как радуга, каждый балкон, хрупкой лодочкой плывущий в розовых облаках, — всё это навсегда запечатлелось в наших головах и сердцах. Выжившие передали память о Гер'эбе тем, кто пришёл после. Я помню, как плакали кварцевые башни, тая под плазменным дождём, помню так ясно, будто видел сам, будто это было только вчера… Матери, зачиная в себе новую жизнь, мечтают о золотых садах Гер'эбы, и не родившиеся ещё дети знают Гер'эбу — прежде всего, до первой вспышки света, до первого глотка воздуха, как знают саму жизнь. Гер'эба рождается заново с каждым из нас, и с каждым воскресает вера, что однажды мы возвратимся домой и отстроим заново самый прекрасный на свете город… Я пришёл сюда не затем, чтобы увидеть Гер'эбу, я пришёл, думая о мести или забвении, но моя душа попросила, и ей даровали надежду. Не думаешь ли ты, что Учитель утолил и твою невысказанную жажду? Погляди в себя и увидишь, что ты сама хотела освобождения! Тебе ниспослан дар, о котором твои приятели на «Огнедышащем» и мечтать не смеют, так прими же его и радуйся!
Но Сонанта никак не хотела освобождаться, она хотела назад, в кабалу, а выслушав Атурову пламенную речь, звучавшую для неё как приговор, отпихнулась от стенки и заревела белугой.
Атур плюнул и пошёл дальше один. Сонанта же, поревев, как-то пришла в себя и смогла предпринять что-то осмысленное. Первым делом она вернулась назад, поглядеть, как там с шаттлом. С шаттлом было по-прежнему, и попасть в него снаружи не представлялось возможным.
Оставаться одной в стекольчатых пальцах города-призрака Сонанте показалось неуютно, и она заковыляла туда же, куда Атур. Она едва ли помнила, где он свернул, но мало думала об этом, просто брела себе не глядя по сторонам — а мимо, тоже не глядя на неё, брели гладкие мучнисто-мутные стены, низкие оградки, похожие на заросли кораллов, высокие арки, подобные сплетённым кронам, изогнутые мосты над сухими каналами с дном, как толстое стекло.
Шла Сонанта, пока не наткнулась на ледяную стену, невысокую, вздыбленную, как застывшая волна. Стена тянулась, насколько хватало глаз, от одного дома к другому, без проёмов и проходов. Сонанте подумалось о крепостном вале, хотя вряд ли в нём был смысл в городе вроде этого. Но смысла Сонанта не видела уже ни в чём, поэтому не удивилась и поплелась вдоль стены. Она здорово устала, ходьба требовала всех её сил, и это было хорошо, потому что так меньше слышались пустота и горе внутри, и можно было ползти, как одноклеточное, без мыслей, без чувств, от одного только бездумного рефлекса.
Раз подняв голову, Сонанта увидела Атура, который шёл навстречу, заглядывая на стену и трогая её ладонями. Он был так занят, что не усёк Сонанту, пока не оказался от неё в двух шагах. Сонанта осторожно сползла по стенке и устроилась, вытянув ноги. Атур глянул на неё сверху вниз.
— Похоже, стена тянется через весь город, — сказал он. — Где-то должен быть проход, но я не могу его найти.
Атур подумал и сел рядом с Сонантой.
— На корабле я вам соврал. Мы не считаем, что в этом месте исполняются желания. Здесь живёт Учитель, и тем, кто приходит к нему, он помогает достичь совершенства. При этом он сам решает, в чём именно каждый должен совершенствоваться, выделяет самую суть человеческой души и возводит её в абсолют… Хотя, говорят, постижение желаний — часть обучения. Так что, может, я и не совсем соврал.
Если бы Сонанте было до всего этого дело, она захотела бы дознаться, про какого такого учителя толкует Атур, а так она даже не стала спрашивать.
Атур, помолчав, добавил:
— Мне больше ничего не оставалось, но я до сих пор не уверен, что поступил правильно, придя сюда. Может быть, совершенство, которое мне предстоит обрести, будет совершенное отчаяние. Не знаю.
Он посидел, глядя перед собой, думая о своём. Что-то додумал и взялся тормошить Сонанту:
— Давай, поднимайся. Пойдём.
Сонанта прикинула, не послать ли его, но решила, что проще послушаться, и кое-как встала. Это было нелёгкое дело: ушибы причиняли боль, а мышцы слушались еле-еле, будто их только вчера пристегнули к костям, или будто в этом сумасшедшем месте изменённая плоть отторгала сама себя. Встав, Сонанта пошатнулась и схватилась за стену. И осталась так стоять в удивлении от двух вещей: во-первых, стена была тёплая, а во-вторых, ладони, прижатые к ней, совсем не болели.
Сонанта сказала об этом Атуру, потому что он вдруг заволновался и захотел знать, что с ней такое. Тогда Атур заволновался ещё больше и стал вдохновенно лапать стену. Но скоро приуныл и заявил, что ему стена кажется холодной. Сонанта посоветовала попробовать в том месте, где держалась сама. Атур попробовал и разочарованно завертел головой, сказав, что у Сонанты, наверное, просто горят ладони. Но Сонанта не считала, что может спутать одно с другим. Она тронула стену рядом, раньше, чем Атур успел убрать руку.