Руана помолчал, наконец отведя глаза от Сонанты.
— Никаких записей о задержке не сохранилось, данные о пребывании… Атура… на корабле будто вылизаны из памяти компьютера. Даже люди начинают забывать. Уже сейчас мне кажется, с тех пор прошёл год, а кое-кто сомневается, что это было на самом деле. Думаю, когда мы доберёмся до места, половина экипажа и не вспомнит случившегося, а вторая решит, что ей всё приснилось. А ты, Сонанта, ты помнишь, что с тобой было?
— Помню, — прошептала Сонанта, содрогнувшись.
Руана стал гладить её руку и говорить глупости о том, что теперь все будет хорошо. А решив, что Сонанта вполне успокоилась, не утерпел и спросил:
— Ты знаешь, куда он подевался?
— Остался, — ответила Сонанта. — Там.
— Где? — не понял Руана.
Для него астероид так и был безжизненным куском скалы.
— Во сне.
Сонанта помолчала.
— Лучше вам было бы, — вздохнула она, — дать мне умереть.
Руана открыл рот, и Сонанта поскорее добавила:
— Меня не зря отпустили.
Третий помощник нахмурился.
— Тебя подвергли полному сканированию, — признался он неохотно. — Никаких инородных тел, ничего, что вызвало бы подозрения.
— Ничего и не должно быть. Дело во мне, — Сонанта и сама едва могла объяснить, почему ощущает себя бомбой замедленного действия. — Я теперь вроде инфекции. А зараза, которую я несу, вроде радиоволны, и она будет распространяться, заставляя других искать его снова и снова, отдавать ему свои жизни…
— Может, это было вовсе не то, чем казалось, — задумчиво произнёс Руана. — Не человеком, а некой иной формой жизни, которая просто пыталась освободиться?
Сонанта подумала, что надо бы его убедить, но он так хорошо держал её за руку, и так хотелось спать…
— Мы сообщали на базу, что подобрали выжившего, но сигнал, похоже, не прошёл. Оно и к лучшему, — говорил Руана.
Голос его уплывал, тонул в мутных кругах света…
Сонанта много спала и редко просыпалась. Во сне ей виделись золотые стены и бесконечные коридоры, уводящие в темноту, и начинало вериться, что эти стены и есть единственно подлинная реальность, а корабль только сон, вернее, одно из видений, от которого у неё не достаёт сил освободиться.
Иногда ей снилось, что она живёт за пределом времени и пространства, в состоянии вне здесь и сейчас и каким-то образом только здесь и сейчас, и на свете нет ничего, кроме её снов. В одном из этих снов она, хотя тела у неё вроде бы не было, сидела на берегу серой реки, за которой было серое ничто, и слушала его мысли: я не знаю, кто я и откуда, я помню, что когда-то знал, но это было давно, а с тех пор я досыта набил своё брюхо историями и душами, а если думаешь брюхом, разве сможешь всё упомнить? я не понимаю, зачем мне это, но разве птица понимает, зачем ей лететь, или — абстрагируясь от возвышенных аналогий — разве свинья понимает, зачем жрёт? а это похожий процесс, настолько похожий, что я начинаю сомневаться в своей разумности, потому что я, судя по всему, живу согласно с инстинктом, а не с разумом; я не знаю, для чего я, и это скорее радует, давая надежду, что я возник сам по себе для собственной надобности, а не для чьего-то удобства или пользы, но в то же время я не ощущаю в себе свободы воли и тяги к переменам, а ведь всякое живое должно меняться, эволюционировать, на худой конец, оно должно рождаться и умирать, а я, кажется, вечен; с другой стороны, я многое забыл и от этого, наверное, всё-таки изменился, только не в состоянии это осознать, потому что не помню, каким был до изменения; порой мне кажется, что я что-то припоминаю, но не могу поручиться, что это и правда воспоминания, а не фантазии, которые оправдали бы моё существование: порой мне чудится, что меня оставили с этой стороны, чтобы собирать сведения о тех, кто здесь обитает, сведения особого рода, о том, что не измеришь, не взвесишь, не сосчитаешь и не учтёшь; не знаю, то ли срок моего задания ещё не вышел, то ли им стало не до меня, но я чувствую потребность не только собирать, но и делиться собранным, а меня почему-то никто не спрашивает; а то мне кажется, что я ещё не стал самим собой и стану только когда наберу достаточно историй, воспоминаний и переживаний, когда слопаю довольно душ, чтобы переварить их и обрести собственную, может, тогда я пойму, кто я и зачем; может, я бог?