Я трахаю ее, ожесточенно и молча, иногда шлепая по попке.
01:30. Кто-то из знакомых приносит торт со свечками, мне кажется, что свечей меньше, чем надо, я пытаюсь сосчитать их, но постоянно сбиваюсь. Случайно задеваю торт рукой, он падает на пол. Мне кажется, что он расплескивается по полу, как будто бы жидкий. Музыка подхватывает нас, и мы начинаем скользить по растекшемуся по полу крему, выписывая разнообразные па. «Это похоже на фигурное катание», – думаю я.
02:20. Мы ловим машину.
– Я плохо себя чувствую, – говорит Бурзум. – Довези меня до дома.
– Поехали вместе на Вернадского, – предлагаю я.
– Не могу, – говорит Бурзум. – Я должна была приехать сегодня до полуночи. Пожалуйста, не соблазняй меня. Знаешь, ведь на самом деле мне очень тяжело вести двойную жизнь, в какие-то моменты я чувствую себя такой сукой.
– Все порядочные люди так чувствуют себя время от времени.
02:50. Старенький «Москвичонок» подвозит нас к дому Бурзум.
– Мне так плохо, – говорит она и начинает блевать.
Водитель резко тормозит и кричит:
– Только не в салон, на улицу. Меня бросает в звериную ярость.
– Забей ебало, урод. Я дам тебе денег на химчистку.
Я осознаю, что если таксист не уймется, я брошусь на него и постараюсь убить. Водитель говорит намного тише, как бы извиняясь:
– Ребята, пожалуйста.
Мы выходим из машины. Бурзум блюет, не останавливаясь. «Неужели от кокса так бывает? – думаю я. – Если только она не приехала под эйчем…» Пытаюсь успокоить ее, глажу по голове, она вырывается и, будто сорвавшись с цепи, бежит прочь в темноту улиц. Я бросаюсь за ней. Водитель, не ожидавший такого поворота, бежит за нами.
– Ребята, а деньги? – кричит он.
Я догоняю Бурзум в конце темного переулка. Она оборачивается и бросается в мои объятья.
– Я ничтожество, Мардук, мне не хочется так жить, я хочу быть полезной.
Понимаю, что у нее начался отходняк, и единственное, что может помочь, это алкоголь.
– Пойдем со мной, надо выпить, – говорю я.
Внезапно нас догоняет водитель. В руке у него здоровенный гаечный ключ.
– Убежать думали, – говорит он злобно.
– Нет, нет, – говорит Бурзум, которая уже немного оправилась. – Мне просто стало очень плохо, я болею…
– Ты в милиции будешь пиздеть, – шипит водитель.
– Ты с какой стати моей женщине грубишь, отстой? – Злоба делает меня необычайно сильным и храбрым. Наклонив голову, я бросаюсь на водителя и всем своим телом обрушиваюсь на него. От неожиданности он падает. Я моментально вскакиваю и со всей силой бью его ногой в лицо. К нам подбегает Бурзум.
– Не надо! – кричит она.
Водитель приподнимается, сжимая в руке свое оружие. Моя ярость прошла, и я стою в стороне, внутренне охуевая от содеянного. Таксист свирепеет. Бурзум, понимая, что, как только он встанет, нам крышка, неожиданно бьет его в пах. Водитель корчится от боли, и Бурзум наносит еще один удар.
– Валим, Мардук, – говорит она и толкает меня плечом.
Мы срываемся и бежим. Сзади слышится брань пытающегося подняться таксиста. Неожиданно появляется желание вернуться и отпиздить водителя так, чтобы он сдох. Я замедляю бег, но Бурзум еще раз подталкивает меня и говорит:
– Не надо, Мардучок, прошу тебя.
31
19 декабря, понедельник
07:45. До чего неуютно бывает ранним утром теплолюбивому южанину, волею судьбы родившемуся на севере! Только на миг прикроешь глаза, и чудится: ласковое, еще не проснувшееся солнце, плеск волн Средиземного моря, тихий шелест кипарисов в садике маленького особнячка на улице Ротшильда.
Выпью гранатового сока, пробегусь по набережной. Позже прохладный душ, белая одежда от какого-нибудь японца и изумрудный Bugatti: «Пока, милая, я в Иерусалим, давно не был у Стены плача». А милая томно поведет волоокими карими глазищами, скрестит руки на упругой груди: «Привези мне имбиря и корицы, они на рынке Махане Иегуда отменные».
Недолго длятся минуты блаженства. FUCK! SUCK! DIE! Изуверский аларм заставляет разлепить сонные веки. Еще не смотря в окно, знаешь, что там туманная мглистая сырость. Снег, когда-то бывший белым, давно утратил свою непорочность и деловито чавкает под ногами редких прохожих. Хочется плюнуть на все, укрыться с головой пуховым одеялом и не вылезать из кровати до поздней весны. Завидуешь медведям, впадающим в спячку, и медленно бредешь в туалет. Постепенно возвращается сознание. С трудом, пунктирно, вспоминаешь, как прожил несколько последних дней.
Кажется, в пятницу отмечал день рождения с партнерами по бизнесу. Слово «партнеры» очень хочется взять в кавычки. Ваня Федосов напился до беспамятства. Его без того красная рожа приобрела революционный пунцовый оттенок. Миша, наоборот, был трезв и обходителен, долго дискутировал о рекламе с Аркатовым, чем довел последнего до припадочного состояния. Пивовары подарили очередной кинжал, правда подороже, чем Маркин, и картину малоизвестного художника XIX века под говорящим самим за себя названием «Женские бани в Твери». Бебедев с Синяком тоже изрядно набрались и чуть было не рассорились, но вечно бдящий Бешняков примирил их. Заехал на праздник и Анатолий Анатольевич Чабанов в неизменном сером костюме и неглаженой рубашке. Говорил какие-то высокие речи о моей роли в экономическом процветании Юго-Запада столицы, таланте бизнесмена и тому подобную чушь. По-моему, мне понравилось. Про себя в который раз подивился: до чего странно устроен человек. Знаю, что лажа, догоняю, что врут, а радуюсь как ребенок. Сознательно развожусь на всякую несусветную чушь и ересь. Потом кончился кокс. Большего облома представить было трудно. Сидеть в грузинском кабаке, слушать пьяные речи, брататься с немыслимым количеством лохов! На работе – одно дело, видишь их по одному-двое, а тут… Да еще в светлый детский праздник. Водка не спасала, и, в угаре, вызвонил дилера и ухнул триста грина.
В субботу… По-моему, были клубы, танцы, текила-бум и хорошо сосущая нимфетка по имени Даша. Вот следующий день помню совсем плохо, но Даши и ее чувственных пухлых губ уже не было. Пришел в себя под вечер, просто вздрогнул и очнулся. Раз! А я уже, оказывается, дома, читаю сыну на ночь «Малыш и Карлсон».
10:00. Офис Федосова.
– Вани не будет, – уныло сообщает Михаил. – У него после твоего дня рождения покатило. Пьет напропалую.
– Как жалко! – с облегчением вздыхаю я. – Нам так много обсудить надо.
Глаза у Миши загораются:
– Давайте без него обсудим.
– Без него нельзя, – авторитетно заявляет Аркатов, его, как и меня, радует перспектива свалить из банка как можно быстрее.
– Я все-все запишу и передам, – не отступает Михаил.
– Знаешь, всегда хочется, чтобы было полное собрание учредителей. – Я начинаю надевать любимое черное пальто от Cherutti. – Он оправится, и мы снова встретимся.
11:00. Приезжаем в офис. Я прошу Аркатова собрать летучку, а сам набираю номер Бурзум:
– Что не звонишь, колдунья?
– Я не колдунья, я – богиня.
– С каких это пор?
– С недавнего времени.
– Злая богиня.
– Не надо на других экстраполировать свою отрицательность.
– Ты почему такая вредная?
– Обычная.
– Я знаю, какая ты обычная.
– Думаешь, обычно я – ебливая тупая шлюшка, да?
– С чего ты…
– Ну и как ты повеселился с очередной дурочкой?
– ?
– Ой, нет, я неправильно сказала. С колдуньей. Как ее зовут? Бастинда?
– Что ты несешь?
– Тебя видели, Мардук, не отпирайся. Тебя видели и тут же слили.
– Я…
– Ты тусовался с мелкой пирсинговой пиздой. Куда ты повез ее ебать? На Вернадского, туда же, куда возишь меня? Или она позвала к себе?
– Послушай, это совсем не то, что ты думаешь. Это просто знакомая.