Особенно важно, что он ориентируется на иную аудиторию, в которой, собственно, и утверждается его репутация. Именно это в конечном счете определило положение Булгарина в литературе.
Своим адресатом он выбрал не литературную элиту, а среднего по культурному уровню и социальному положению читателя, или «публику». Булгарин, а также Н. Полевой (который нередко остро полемизировал с ним, хотя в целом их позиции были близки) «выступали якобы от имени “демократии”, проповедуя буржуазно-демократические идеи равенства сословий, предсказывая близкую полную деградацию дворянства»[47]. Литератор становился слугой (или, как выражался Булгарин, «конюшим») публики. Булгарин так формулирует задачу журналиста: «Мы служим публике в качестве докладчика, должны переносить все ее прихоти, терпеливо слушать изъявление неудовольствия и быть весьма осторожными во время ее милостивого расположения»[48].
Для писателей пушкинского круга (которых Булгарин довольно точно назвал «литературными аристократами») наиболее авторитетной инстанцией был салон, где немногие избранные определяли литературную иерархию. Они рассматривали Булгарина как выскочку, который, ничем еще себя не зарекомендовав, не получив признания от заслуженных литераторов, самовольно присвоил себе право судить и оценивать. Например, Жуковский в 1825 г. упрекал Вяземского за полемику с Булгариным, «говоря, что литераторы, сделавшие себе имя (выделено мной. – А.Р.), должны презирать кривые толки литературной черни и отвечать на оные убийственным молчанием…»[49]. Для Булгарина же показателем достоинства произведения стали его известность и коммерческий успех. Целя в «литературных аристократов», он писал: «…гораздо легче прослыть великим писателем в кругу друзей и родных, под покровом журнальных примечаний, нежели на литературном поприще в лавках хладнокровных книгопродавцев и в публике»[50].
Итак, к концу первой четверти ХIХ в. Булгарин завоевал уже прочную литературную репутацию. Читателям он был известен как профессиональный журналист, издатель популярных газеты и журнала, наделенный немалым литературным талантом и трудолюбием. Важными чертами его образа были определенное вольномыслие («либерализм» – в языке того времени), польское происхождение и богатый жизненный опыт.
Подобный образ создавали сами публикации Булгарина, часть которых имела автобиографический характер или включала автобиографические пассажи. Немалую роль играли и печатные отклики на его творчество друзей и союзников – Н. Греча, А. Бестужева, Н. Полевого. Однако в среде «литературных аристократов» у него начинает формироваться принципиально иная репутация – невежественного и самоуверенного выскочки, хвастуна и завистника. Мнение это довольно долго не выходит за рамки узкого кружка.
Но настает 1825 год. Булгарин и его друг Греч – «либералы». Они за просвещение, смягчение цензурного гнета, против деспотизма и клерикализма. Хотя они не входят в тайные общества, но среди декабристов много их близких друзей. За два дня до восстания на обеде у директора Российско-американской торговой компании, в которой служил Рылеев, они выступают с либеральными речами.
Представим на минуту, что восстание закончилось бы победой декабристов. Я думаю, что Булгарин поддерживал бы революционное правительство, стал бы одним из самых «передовых» и «либеральных» публицистов, ратуя за буржуазные реформы, причем в этом своем вольнолюбивом порыве писал бы искренне, в соответствии со своими… ну, не убеждениями, но, скажем так, мнениями.
Однако восставшие терпят поражение. Булгарин испуган, растерян и вначале ведет себя противоречиво. Он бросается к Рылееву и, хотя оттуда его прогоняют, берет на сохранение рылеевский архив. Но вскоре он же по требованию полиции дает словесный портрет Кюхельбекера, что помогло схватить беглеца в Варшаве.
Булгарин ищет выход. В очередной раз под угрозой достигнутое положение, успех, более того, в неблагоприятном случае можно попасть в крепость или в ссылку. Опять нужно приспосабливаться. И Булгарин, корифей по части приспосабливания, развивает бурную деятельность. Он лихорадочно ищет и находит возможность продемонстрировать свою преданность престолу. Для этого он подает властям докладные записки по ряду вопросов общественной жизни России. Вначале предоставляет их дежурному генералу Главного штаба, а позднее, когда через несколько месяцев было создано III отделение Собственной его императорского величества канцелярии, – непосредственно туда.
47